У ВХОДА НА ТОТ СВЕТ

Меня продержали в СИ 64-9 Нукуса месяц, после чего собрались отправить в Ташкент. Наблюдая в течение этого месяца, каким истязаниям подвергаются здесь заключенные, я приходил в ужас. После специального определения суда физическому насилию сам я не подвергался. В камеру 1-19, где я находился, поставили стул. Однако с моими сокамерниками продолжали обращаться по-прежнему. Например, выводили в коридор и заставляли делать минимум сто пятьдесят приседаний. Как эти полуживые после допросов люди могли заниматься таким “спортом”, невозможно представить.

20 марта днем меня завели в “столыпин”. До Ургенча доехали спокойно, но там в наш вагон погрузили тяжело раненных заключенных. Как выяснилось, в Ургенчской тюрьме произошло восстание. Для подавления мятежа в тюрьму были введены спецназовцы. С помощью дубинок и слезоточивого газа тюрьма была “сломлена”. Четверо заключенных в этой “операции” были убиты, многие покалечены. С ними через два дня мы приехали в УЯ 64-18 - т.н.”Сангород”, тюремную больницу в Ташкенте, где лечились больные, прибывшие из различных мест заключения.

Здание больницы с четырех сторон было окружено стеной с колючей проволокой и другими охранными средствами.

В приемной меня постригли, побрили и одели в робу заключенного. Один из надзирателей выкрикнул: “Бекчанова вызывает начальник”. Начальник сидел на последнем, 4-м этаже, в вычурно обставленном огромном кабинете. Это был седоватый, лет 45-ти майор в форме защитного цвета.

-Заключенный Бекчанов Сафарбай,- доложил я.

-Заключенный Бекчанов Сафарбай прибыли,- ехидно поправил меня начальник, листая толстую папку. Оглядев меня с головы до ног, он сказал:

-Бекчанов, Вы смотрелись в зеркало? Ваша голова похожа на очищенное яйцо, а сами на пугало в огороде.

Его издевательский хохот вывел меня из равновесия:

-“Не смейся над соседом, сам можешь пострадать”, говорят у нас в народе, -сказал я.

-Вот, теперь Вы похожи на свою характеристику, - посерьезнел майор, продолжая изучать папку и время от времени поглядывая на меня.

Чтение затянулось. Стоя возле дверей, я разглядывал помещение. В дальнем конце стоял стол в форме буквы “Т”, над которым висел портрет Ислама Каримова. На левой стороне стола стояли компьютер, телевизор, радио, пять-шесть телефонов, другая аппаратура. Справа стоял длинный стол для совещаний. Вся мебель была сделана вручную из ценных пород дерева. Я не мог даже представить, что в тюрьме может быть такой роскошный кабинет.

Начальник, кажется, почувствовал мое удивление:

-Жизнь продолжается и в тюрьме. Все, что Вы видите, сделали мастера-заключенные,- сказал он, широко разведя в стороны руки.

Затем, указав на один из длинного ряда стульев, стоявших возле стены, пригласил сесть. Вначале, примерно полчаса майор рассказывал мне о мудрой политике президента, потом еще полчаса объяснял здешние порядки. Он сообщил, что “Сангород” -это открытая зона, нет камер, поэтому ему приходится каждый день общаться с десятками заключённых. Между делом начальник упомянул, что хотя здесь пребывали в заключении известнейшие люди Узбекистана, никто из них никуда не жаловался. И сейчас здесь находятся бывшие министры, хокимы областей и районов.

В конце своей речи начальник отдельно предупредил: “Если Вы будете заниматься здесь агитацией среди заключенных, или станете сообщать на свободу то, что увидите, последствия будут плохими”.

В этот день после обеда меня направили в четвертую больницу зоны, в отделение внутренних заболеваний. Там поместили в 8-ю палату для тяжелобольных. В палате лежали 15 заключенных, находившихся в тяжелом состоянии. Я сильно устал за этот день, поэтому, добравшись до койки, сразу уснул. Проснувшись вечером, обнаружил, что человек, лежавший рядом со мной, лет сорока на вид, умер. Впервые в своей жизни я видел мертвого так близко. Разволновавшись, я вышел из палаты, но оказалось, что и там, на протяжении всего пятидесятиметрового коридора, тоже лежат мертвецы. Тем не менее, больные как ни в чем не бывало, ходили туда-сюда и разговаривали. Кто-то пил чай, кто-то кушал. Из какой-то палаты даже доносилась музыка. Мне стало совсем не по себе.

Вышел во двор. Двор был просторным, деревья уже выпустили листочки. Весенний воздух наполнил грудь. Сразу почувствовал себя легко, хотя, проведя больше восьми месяцев в камере, я разучился нормально ходить.

Заключенные, прогуливавшиеся по двое, по трое, поглядывали в мою сторону, а некоторые даже кивали головой в знак приветствия. Один из них подошел и, поздоровавшись, спросил:

-Вы будете Сафар Бекжан?

Получив утвердительный ответ, он показал в сторону:

-Вот там Вас ждет наманганский политик.

Направившись в указанную сторону, я увидел, как навстречу, раскрыв объятия, идет знакомый. Это был наманганец Ахмадхан Тураханов* .

Как только поздоровались, он поспешил мне сообщить:

“Абдурахим Пулатов, когда мы виделись с ним последний раз, сказал: “Если Каримов никого не будет сажать, как мы докажем, что он диктатор?”. Этот разговор открыл мне глаза. Тогда я отошел от тех, кто за счет страданий других хочет создать себе политический авторитет. Здесь я говорю интересующимся, что являюсь сторонником “Эрка” и Мухаммада Салиха. Хочу, чтобы и Вы тоже знали это. Если кто-то у Вас спросит, не хочу выглядеть лжецом”.

С Ахмадханом Турахановым я близко познакомился на одном собрании, состоявшемся в Намангане в связи с проведением референдума “О сохранении СССР”. К этому времени политическая ориентация партии “Эрк” и движения “Бирлик” для народа полностью прояснилась. Абдурахим Пулатов мартовский референдум вспоминать не любит, потому что это событие показало, что цели руководства и сторонников “Бирлика” сильно отличаются друг от друга. Напомню, что на референдум были вынесены два вопроса:

1. Вы за сохранение Советского Союза в его нынешнем виде?

2. Вы за развитие Советского Союза в обновленном виде?

Перед референдумом проходили встречи и дискуссии демократических сил. В вводной части Программы Демократической партии “Эрк” было написано:”...стремиться к провозглашению Узбекистана независимым демократическим государством”. Естественно, мы агитировали голосовать против сохранения Советского Союза в любом виде. Мы распространили свыше ста тысяч листовок, призывающих ответить “нет” на вопросы референдума. Причина моей поездки в Наманган как раз и состояла в том, чтобы организовать распространение этих листовок. Перед референдумом на собраниях “Бирлика” проявились разногласия. Сопредседатель движения Пулатов и еще несколько человек призывали ответить “да” на второй вопрос референдума. Однако активисты “Бирлика” на местах приходили в “Эрк” и просили листовки, распространяемые нашей партией.

В Наманганском областном отделении “Эрка” проходило собрание. Один из наших активистов сообщил мне, что в коридоре меня ждет председатель Наманганской городской организации “Бирлика” Ахмадхан Тураханов. Мы пригласили его в комнату. Войдя, он попросил слова и сказал:

-Активисты “Бирлика” в Наманганской области на своем собрании приняли решение вместе распространять листовки партии “Эрк”, призывающие отвечать “нет” на вопросы референдума.

-Руководители “Бирлика” в Ташкенте знают об этом?,- спросил я.

-“Бирлик” - народное движение. Там могут быть люди, имеющие разное мнение, и организации на местах могут быть не согласны с решениями центра,- ответил тогда Ахмадхан Тураханов.

С тех пор прошло чуть менее трех лет и вот - мы встретились в тюрьме.

Ахматхан-ака тоже рассказал мне о положении в местах заключения. Его привезли сюда три месяца назад в тяжелом состоянии. Сыновья каждую неделю передают через “фонарь” лекарства и продукты. “Если здесь не получать помощь с воли, ничего не стоит умереть”, -сказал Ахмадхан-ака и его глаза увлажнились.

Я пробыл в Сангороде до 9 июня. Чтобы описать все, что я здесь увидел, одной книги не хватит. “Сангород”- это второе отделение зоны УЯ 64-18, расположенной в районе Куйлюка. В свою очередь, “сангород” тоже делится на две части. Первая - это общее отделение, вторая - туберкулезное. В обоих отделениях, вместе взятых, находится до пяти тысяч больных заключенных, хотя “сангород” по проекту был рассчитан на тысячу сто человек. Медицинская помощь оказывается только номинально. Медикаменты больной должен доставать сам. Пищи не хватает. Здесь работают неквалифицированные или не сумевшие устроиться в других местах врачи, а также научные работники, проводящие на заключенных свои опыты, так как за умершего заключенного никто не несет ответственности. Оформляется два листа бумаги и все шито-крыто. Увидев все это, Ахмадхан-ака не выдержал и написал жалобу. Вместо того, чтобы проверить приведенные им факты, его отправили на пять суток в штрафную камеру. Он пожаловался мне, что после этого его здоровье стало совсем плохим. Слушая, что ему пришлось пережить, я понял, что он советует мне терпеть весь этот ужас, иначе и я окажусь в подобном положении.

Окна моей палаты выходили прямо на морг. Иногда целыми днями я сидел у окна и однажды насчитал, что в морг за день доставили тридцать семь трупов. В морге работали несколько врачей и заключенных. Их можно было прямо назвать человеческими мясниками. По принятым еще в советские времена законам, тело умершего можно держать в морге, не выдавая родственникам, три дня. В морге труп разрезают от груди до пояса, выбрасывают внутренние органы и перерезают сухожилия. Трупы не бывают ни преступниками, ни правыми, ни виноватыми. Тело - только оболочка, которую покинула душа. Предать его земле - это наш долг перед Аллахом. Зачем перерезать этому безжизненному телу сухожилия, я не понимаю, и не хочу понимать, потому что это абсурдно и безнравственно.

“Сангород” в уголовном мире именуется “крестиком”, т.е. местом встреч, потому что сюда доставляют больных заключенных из всех зон и тюрем Узбекистана. Представители преступного мира за взятки организовывают доставку сюда нужных людей под видом больных.

Можно сказать, что “сангород” - это резиденция “вора в законе”, держащего весь уголовный мир Узбекистана под своим контролем. Он имеет здесь все условия для шикарной жизни. Например, может жить с женщиной, когда захочет и сколько захочет. Человек на свободе, считающий себя богатым, может позавидовать здешней жизни “вора в законе”. У него больше десяти помощников, десятки парней, готовых ему прислуживать. Охрана, не пропускающая и иголки для простого заключенного, спокойно пропустит грузовик подношений для этого человека.

В то время “вором в законе” был грузин по имени Вахтанг. Говорят, что и он, подобно Ядгару, попал на наркотический крючок и умер в 1995 году, вколов в вену слишком большую дозу. Зоны, которые контролируются уголовным миром, объявили по этому случаю траур и устроили поминки по своему бывшему шефу.