У ВХОДА НА ТОТ СВЕТ

Официальный список “исправительных учреждений“ Узбекистана содержит минимум информации о местах заключения. Гораздо красноречивей неофициальная классификация, согласно которой зоны подразделяются на “чёрные”, “красные” и “зелёные”.

Несмотря на режим, общий или строгий, существующий в зоне, “черная” управляется уголовным миром. Питание там сравнительно хорошее. Заключенные не подвергаются избиениям со стороны администрации. В любое время они могут смотреть телевизор, слушать радио, читать газеты. Взяточничество в такой зоне также встречается сравнительно редко. “Зеленая” зона по своим условиям близка к “черной”. В ней распоряжается “положенец”, назначаемый преступным миром. Он подчиняется только начальнику зоны. Заключенный, нарушивший порядки, установленные “положенцем”, строго наказывается. Через “положенца” проходят большие деньги. Каждый состоятельный заключенный обязан каждый месяц давать ему определенную сумму. “Положенец” имеет в зоне собственные цеха, где производятся различные изделия, начиная от ножей и кончая мебелью. Продаются они за пределами зоны, а доход делится между администрацией и “положенцем”. Время от времени “положенец” завозит в зону продукты и другие товары, которые затем здесь продают.

“Красные” зоны управляются только администрацией. Независимо от режима, здесь установлены свирепые порядки. Заключенные, прибывшие сюда, вначале проходят “прописку”.

“Прописка” производится так: вновь прибывших заключенных заводят в зону и выстраивают в колонну по пять человек в ряд, с руками за спиной. Затем они должны сесть на землю и опустить вниз голову. В таком положении производится перекличка. После этого их выводят на площадь перед ШИЗО(штрафным изолятором). Там стоят десять-пятнадцать сотрудников администрации и прислуживающих им зэков. Заключенных по пять человек заводят в камеру и избивают резиновыми дубинками, сколько захотят. Самое главное для заключенного в это время - не падать, так как упавшего избивают ногами.

Из этих “жерновов” все новички выходят в крови и в синяках. После этого их ведут на расположенное рядом вспаханное поле величиной в 30-40 соток. Там находятся железный снаряд для выравнивания почвы и большая борона. Пятеро заключенных впрягаются и начинают утюжить поле, пятеро других следом за ними опять его разрыхляют. Такую работу в обычных условиях с трудом могут выполнить две лошади, однако десятеро заключенных в этой атмосфере всеобщего воя и криков бегают так, что с ними не сравнятся и десять лошадей, и никакая боль им не помеха.

Слушая в “сангороде” эти рассказы заключенных, я думал, что они преувеличивают. Но однажды Ахмадхан Тураханов привел одного больного, прибывшего из зоны УЯ 64-47, расположенной в поселке Кызыл-Тепа Навоийской области. Он поведал нам такие ужасы, что его было страшно слушать.

-Там сидит политзаключенный Пулат Ахунов,- сказал он в конце своего рассказа.

-Как он, как его здоровье?,- спросил я.

-Бедняге крепко досталось. Он требовал от ментов соблюдения законности. Оказывается, написал жалобу насчет каких-то “прав человека”. Его избили перед всеми чуть не до смерти. После этого он притих, -ответил больной.

УЯ 64-47 является зоной “строгого режима”. Там содержатся рецидивисты. По лагерной классификации она относится к “красным” зонам. В зоне есть кирпичный завод, построенный еще в 60-х годах. Теперь он пришел в негодное состояние и все работы выполняются вручную. В неисправном состоянии оборудование и на расположенном там-же бетонном заводе, но и здесь заключенные продолжают выдавать продукцию. В зоне очень плохое питание. По смертности среди заключенных она является одной из ведущих. В “сангороде” многие тяжелобольные и умирающие были из этой зоны.

Заключённые в “сангороде” делились на три группы, точнее, касты. Первая, самая многочисленная - простые, неимущие заключенные. На “фене”, т.е. тюремном жаргоне, их называли “мужиками”. Вторая каста - заключенные, связанные с преступном миром, “братва”. Третья каста - “маслократы”. В эту группу входили бывшие руководители, бизнесмены и просто богатые люди. Они были обязаны платить начальству, докторам, а также “братве”. Тем не менее, в конце концов их все равно отправляли в “красные” зоны.

Откуда у заключенных появлялись деньги? Очень просто: вы даете какому-нибудь сотруднику администрации или охраны адрес или телефон родственников или близких знакомых. Он встречается с ними и получает необходимую сумму. 30-40 процентов оставляет себе, а остальное передает вам.

В “сангороде” было место, где играли в азартные игры. Я видел там заключенных, играющих в кости с пачками денег в руках. Были и такие, кто, проиграв крупные суммы, вешался.

В общем, “сангород” такое место, где постоянно кто-то умирает, кто-то бедствует, а кто-то благоденствует, как дома.

Мне надо было привыкнуть к этой сложной обстановке, не присоединяясь ни к одной из каст, так как это было опасно и могло меня замарать. Другими словами, я должен был ничего не видеть, не слышать и не говорить, чтобы выйти отсюда живым.

Я знал, что жаловаться палачам на палачей, как Пулат Ахунов, нельзя, и все-же не сдержался. Был конец апреля. Я уговорил одного из надзирателей сходить ко мне домой и отнести письмо. На следующий день утром меня позвали на “фонарь”. “Фонарь” находился на крыше двухэтажного здания, расположенного рядом с внешней стеной зоны. Поднявшись на крышу, я увидел, как на ладони, прилегающую к зоне улицу. Там стояли люди, пришедшие повидаться со своими близкими. Среди них была и моя жена Курбаной. Я прокричал, что было сил: “Джалолиддин!”. Увидев меня, Курбаной подошла поближе к стене. Расстояние между нами было всего семь-восемь метров и можно было более-менее слышать друг друга, хотя рядом было много других переговаривающихся. Курбаной пожаловалась, что администрация тюрьмы не дает ей разрешения на свидание, что начальник “сангорода” наорал на нее, сказав: “Твой муж -государственный преступник, ты не увидишь даже его трупа!”. Она хотела сказать что-то еще, но не решалась. Почувствовав неладное, я спросил:

-Курбаной, говори, ничего не скрывая. Что-нибудь случилось с Джалолиддином, почему не привела его?

-Меня вызывают к следователю из-за газеты “Эрк”. Джалолиддин от испуга перестал разговаривать. Атаназар- ака, Хамидулла-ака, Абдулла-ака арестованы, всех сажают, -заплакала жена.

И здесь я закричал во весь голос, забыв, где нахожусь:

-Каримов -фашист! Каримов -скотина, людоед! Напиши везде от моего имени, что тюрьмы переполнены трупами!...”

Тут кто-то крепко тряхнул меня за плечо.

-Мужик, что, если много знаете, надо кричать с крыши? Подумайте о людях, собравшихся на улице, ведь по Вашей вине начальник может закрыть “фонарь”!, -сказал один из “братвы”.

На следующий день за мной прибежал порученец Карима Шодиева, начальника “сангорода”. В кабинете майора, кроме него, сидели еще два человека -подполковник СНБ Баходыр Идрисов и его помощник Шухрат. Идрисов был невысокого роста, полный, лет 45-ти. Он работал против демократических организаций с 1989 года, официально присутствовал на съездах и открытых заседаниях оппозиции. Я столкнулся с ним год назад, за два месяца до своего ареста.

В начале апреля 1993 года был арестован и посажен в подвал МВД председатель “Эрка” Мухаммед Салих, но под давлением зарубежной общественности через четыре дня его освободили. Несмотря на подписку о невыезде, после этого случая он покинул Ташкент. Его внезапное исчезновение вызвало переполох: власти решили, что Салих теперь будет руководить партией из подполья. Служба национальной безопасности сбилась с ног, разыскивая его по всему городу. Утром 10 апреля омоновцы окружили партийный офис на улице Хамзы. Все находившееся там имущество без каких-либо объяснений было конфисковано.

Получив это известие, я направился к месту событий. Сыщики следовали за мной по пятам. В момент, когда я сходил с автобуса, сзади попытались ударить меня по голове арматурой, завернутой в газету, как это делали в отношении других оппозиционеров. Но удар пришелся мимо, так как автобус в это время тронулся. Поднялся шум-гам, и нападавшие сбежали.

Вечером я обсудил происшедшее с ребятами, которые были со мной еще с молодежного движения. Один из них приставил ко мне для охраны своего брата, занимавшегося каратэ . Мы разработали план поимки негодяев. Двоих из них наши ребята вскоре поймали. Мы отобрали у них документы, а самих отпустили. На следующий день я рассказал об этом в партийном штабе на массиве Карасу, куда мы к этому времени переселились. Абдулхай Абдумавлонов позвонил начальнику Управления МВД Сергею Тахтину и сообщил о случившемся. Через час приехал подполковник Баходыр Идрисов с двумя помощниками. Он обнялся с Абдулхаем. Оба смеялись: “Вместе когда-то учились, были друзьями...”.

По просьбе Абдулхая Абдумавлонова мы отдали Идрисову документы тех сыщиков.

И вот, год спустя мы встретились в зоне УЯ 64-18, “сангороде”.

-Сафаржан, оказывается, судьбе угодно, чтобы мы снова встретились. Кто бы подумал, что из-за какой-то монеты, по чьей-то вине Вас посадят,- сказал Идрисов с показным участием.

-Я тоже каждый день проклинаю людей из организации, сфабриковавшей это дело с монетой, -ответил я.

-Правильно делаете, что проклинаете. Мавлон Умурзаков, который это организовал, сейчас сидит в тюрьме. Эта сволочь заявила: “Я уничтожил всю оппозицию, теперь сам буду президентом”. Его поймали за язык,- сказал Идрисов, не скрывая своей радости.

-Если с арестом Умурзакова в Узбекистане меняется вся политика, значит, мы не знали, кто есть кто, -пошутил я.

Идрисов на минуту замолчал. Добродушие на его лице исчезло. Паузу прервал Шухрат:

-Сафар-ака, Вы сидите здесь из-за своего ядовитого языка. Вчера сюда приходила Ваша жена. Стоя на крыше, Вы оскорбили президента. На это зрелище собрался народ.

Разговор продолжил Идрисов:

-Вчера Ваша жена якобы сказала, что арестован Шукрулло Мирсаидов. Мы знаем, что он вступил в Вашу партию.

-Во-первых, моя жена этого не говорила. Во-вторых, Мирсаидов не имеет к нашей партии никакого отношения, -сказал я твердо.

-Очень хорошо, подтвердите это нам в письменном виде,- снова оживился Идрисов.

Я ненадолго задумался. “Наверняка, они записывают этот разговор. Кроме того, Мирсаидов действительно не связан с нами”, - с этой мыслью я удовлетворил просьбу Идрисова .

Меня спросили также о секретаре ЦС “Эрка” Хамидулле Нурмухаммедове, члене ЦС Абдулле Абдураззакове и Абдулхае Абдумавлонове, арестованных в эти дни. Я сказал, что эти люди не имели доступа к партийным тайнам.

Как стало известно позже, после моих показаний этих людей освободили. Хамидулле Нурмухаммедову при этом сказали: “Если бы Сафар Бекжан что-нибудь “напел” про Вас, Вы бы отсюда не вышли”.

Абдулла Абдураззаков не прекратил после этого своей политической деятельности и спустя 5 месяцев был снова арестован. Взорвали дом Хамидуллы Нурмухаммедова. Только по счастливой случайности при этом никто не пострадал.

Они подверглись преследованию со стороны режима Каримова за то, что не изменили своим убеждениям. Я преклоняюсь перед мужеством этих борцов за свободу и пусть их благословит Аллах.

Таким образом, наша беседа с подполковником Идрисовым закончилась плохо. После 70-ти лет своей кровавой истории КГБ Узбекистана изменил название, но не стиль работы, основанный на насилии. Президент Каримов только увеличил эту организацию, ни бюджет, ни численность которой не известны общественности. Если в советское время ее отделения существовали только в областях, то сейчас они созданы в каждом районе, и на работу в эту “фирму” приняты новые сотни людей.

Результат беседы с Идрисовым стал известен через месяц: 8 июня пришел приказ об этапировании меня в зону УЯ 64-49, находящуюся в г.Карши, на юге Узбекистана. 49-я зона в то время была известна, как самая “красная” и жестокая зона. В течение трех месяцев, проведенных в “сангороде”, я не раз разговаривал с заключенными, прибывшими оттуда. Многие тяжелобольные и умиравшие были как раз из 49-й. Это место было известно тем, что там были очень распространены туберкулез, дистрофия, почечные заболевания, дизентерия и желтуха. Я-же, несмотря на то, что три месяца лечился с помощью друзей, все еще чувствовал себя неважно.

В “столыпин”, рассчитанный на шестерых заключенных, нас посадили двадцать человек. Заключенные, возвращавшиеся в свою зону после номинального лечения, были относительно спокойны. Новички-же находились в состоянии тревожного ожидания.