Подобно чувству глубокого удовлетворения, некогда сплачивающему советских людей, граждане Казахстана объединены тревогой за будущее. Неимущие опасаются утратить последнее, новые богатые - приобретенное. "Русскоязычные" боятся окончательно потерять перспективы, "коренные" - стабильность и государственность. Все больше мыслящих людей, и не только из "нетитульных", присоединяется к расхожему убеждению: в этой стране ничего не будет!

Но что-то же будет!

Эту литературно-политическую прелюдию мы развели, чтобы предложить посмотреть на все постсоветские реформы и их дальнейшие перспективы через призму приватизации. Метод, конечно, упрощенный, но при том едва ли не исчерпывающе точный. Именно потому, что частный передел власти и собственности есть определяющая и главная движущая сила всех реформенных лет.

Человеческую особь превращают в Личность два параметра - что умеешь и что имеешь. То есть интеллектуальная и материальная собственность. Причем, одно определяет другое и наоборот. В еще большей степени это относится к человеческому сообществу - государству. Ценность любой страны в мировой "табели о рангах" определяется, во-первых, качеством (именно качеством, а не количеством!) накопленной ею собственности, во-вторых, насколько рационально эта собственность распределена и, соответственно, насколько эффективно она используется. Причем, непременным условием эффективного функционирования собственности является стабильность правил, по которым она сохраняется и изменяется. В "порядочных" странах институт собственности столь же консервативен, как, скажем, национальная идеология и религия.

Даже для отдельного человека сколько-нибудь значительное изменение его положения как собственника влечет большие перемены, подчас - до изменения собственного мировоззрения и всего образа жизни. Если же речь идет о трансформациях собственности в масштабах, выходящих за рамки нескольких семей или коллективов, то это революция, сотрясение самых основ данной общественной системы. И пока новые отношения собственности не устоятся, о стабильности не может быть и речи.

Почему части бывшего СССР так трудно и долго корчатся в муках реформ? Потому, что разрушены прежние отношения собственности.

Когда наступит реальная стабилизация в новых государствах? Когда в них закончится передел собственности.

Насколько долговременна будет такая стабилизация? Настолько, насколько устойчивы будут новые институты собственности.

Суждено ли состояться СНГ, "Союзу четырех", Среднеазиатскому альянсу Казахстан-Узбекистан-Киргизия или какому-либо иному лостсоветскому межгосударственному объединению? В обозримом будущем - нет, потому что схемы передела власти и собственности в этих государствах различны, поэтому пути этих государств расходятся.

Близок ли к стабилизации Казахстан? Относительно, потому что передел закончился только в отношении высшей политической власти и, частично, стратегических массивов собственности. Значительная часть власти и собственности еще не стабильна, не обрела конечных хозяев и не имеет механизмов защиты.

Можно ли считать эту относительную стабилизацию в Казахстане упрочняющейся? Ни в коем случае, поскольку новая система отношений власти и собственности неустойчива со всех точек зрения. Она есть плод текущего совпадения разнонаправленных крупных интересов и промежуточных компромиссов. Ее долговечность определяется, максимум, биологическим циклом нынешних приватизаторов, минимум - временем дозревания опрокидывающих сил.

Теперь развернуто.

Истоки нынешнего всеобщего системного кризиса лежат в горбачевской перестройке. СССР, как система функционирования власти и собственности, был едва ли не абсолютным антиподом экономической и политической демократии. Если попытаться задним числом понять, существовала ли, в принципе, возможность эволюционной трансформации, то такой анализ надо начать с выделения следующих "антирыночных" основ прежней системы.

Прежде всего, в ней были нераздельно слиты власть политическая и власть имущественная. Всякая номенклатурная должность давала одновременно и власть над людьми, и власть над некоей частью "общенародной" собственности. Масштабы этой власти и соотношение ее политической и имущественной частей зависели только от высоты кресла. Во-вторых, власть над людьми и собственностью была именно номенклатурной, определяемой исключительно занимаемой должностью, лишенной легальных механизмов продажи, передачи или наследования. Поэтому СССР был большим номенклатурным колхозом, в котором ничего и никому конкретно не принадлежало. Всякий вышестоящий начальник, как и функционер из контролирующих инстанций, мог в любой момент отодвинуть номенклатурную единицу от его прав собственности, а то и вовсе лишить их вместе с должностью. В такой системе единственным полноправным собственником был только Генеральный секретарь, но он стоял от всей массы социалистической собственности так далеко, что тоже не был ее хозяином.

Еще одно важное обстоятельство. При всем том, что номенклатурная система СССР принципиально отличалась от рыночных демократий отсутствием горизонтальных разделений власти, в вертикальном строении она была по-своему не менее разделенной, чем западные модели. Бюрократический ствол СССР был свит из большого числа достаточно самостоятельных, раздельно функционирующих и нередко остро конкурирующих друг с другом вертикальных стеблей, внутри которых протекал весь жизненный цикл отдельных людей, коллективов, целых городов, а то и регионов. Некоторые из этих стеблей перевязывались на уровне обкомов, другие, потолще, - республиканских ЦК или Госпланов. Несколько десятков самых главных стволов сходились в ЦК КПСС, самые же несущие - Партия, Совмин, Армия, ВПК и две-три ключевые респуб-лики-составляли верхушечный номенклатурный парламент под названием Политбюро. Это обеспечивало чрезвычайную устойчивость системе, способность функционировать даже при неэффективной экономике и полном маразме верхнего синклита.

Подобно лодке Ра, связанной из пучков папируса, номенклатурный корабль СССР, хотя и не мог состязаться в маневренности с юркими катерами малых рыночных стран и в мощности - с американским авианосцем, тем не менее упорно бороздил воды мирового океана, не собираясь тонуть.

Сразу за этим последовал еще более масштабный приватизационный акт - одномоментное преобразование всех специализированных госбанков СССР в коммерческие. В результате уже к 1989 году практически все финансы страны стали разгосударствленными и корпоративными, то есть фактически частными. Наконец, 2 января 1992 года освобождение цен завершило полное (но не окончательное) разгосударствление и приватизацию всей подвижной части производственно-инвестиционного комплекса.

Последующие за этим экономический хаос, растаскивание и обрушение производства, гиперинфляция были автоматическим следствием разрыва отношений собственности, когда оборотная и инвестиционная часть народнохозяйственного комплекса стала частной, а основные фонды продолжали оставаться в обезличенном владении номенклатурной госбюрократии.

Нурсултана Назарбаева, который принял Казахстан именно тогда, принято считать ответственным за весь негатив, обрушившийся на экономику и народ за последующие десять лет. Так оно на самом деле и есть: ведь именно он менял Конституции и законы, парламенты и правительства, определял политический и экономический курс государства. Как глава и основное действующее лицо системы, он несет основную вину за все ее ошибки и злоупотребления.

Вспомним год надежд и иллюзий -1992-й.

"Мы должны стать на этот путь, если всерьез хотим подняться с колен и жить нормально" - это эпиграф к "Стратегии становления и развития Казахстана, как суверенного государства", опубликованной тогда.

Что подвигло Нурсултана Назарбаева на такую эпохальную программу, рассчитанную сразу на 25 лет?

Вообразим, что Президент тогда понимал, что движение к полноценному рынку означает не отпуск цен и отказ от госпланирования, а создание всей системы институтов политической демократии и конкурентной экономики. То есть полноценного парламента, реальной избирательной системы, самостоятельных властей местного и регионального самоуправления, независимого Суда, профсоюзов, политических партий, негосударственных СМИ и т.д. И, соответственно, чтобы всерьез (если хотели подняться с колен и жить нормально} проводить реформирование отношений собственности, всякий акт продажи объектов приватизации надо было предварять созданием ее субъектов, только что перечисленных и прочих, составляющих базовые структуры рыночного гражданского общества. А среди вопросов, из кого и из чего создавать таковые субъекты, суперважнейшим и труднейшим должен был бы быть вопрос - кто должен стать Новым Собственником. То есть, из каких классов, групп и индивидуумов формировать ту новую экономическую элиту общества, которая поднимет всех с колен?

Пойдем дальше в своем воображении и допустим, что проблема движения к полноценному рынку понималась именно так. Но тогда должно было быть и понимание, что создание всех новых структур рыночной демократии натолкнется на массированное, повсеместное и ожесточенное сопротивление всей имеющейся системы, преодоление которого требует очень сильной личной власти, пресловутого просвещенного авторитаризма.

Вообще говоря, здесь мы имеем дело с проблемой ускорения созревания общества, не имеющей очевидного решения даже в теории (см. "Трудно быть богом" братьев Стругацких). Но поскольку руководить обжигом советских горшков в печи рынка выпало не богам, процесс пошел по линии наименьшего сопротивления, когда передел власти и собственности пошел не за счет вновь создаваемых, а тех же номенклатурных субъектов прежней системы - новых ряженых. Вся глубина концептуальных осмыслений свелась вначале к повторению действий российских "реформаторов" и исполнению рецептов Мирового банка, а затем - к добавлению к западным рецептам своей доморощеной, очень простой и совершенно естественной в этих условиях мысли: Кто, Если Не Мы!

Стратегия Ельцина в отвоевании у Горбачева главного богатства номенкла-турно-бюрократического государства - поста Президента основывалась на принципе "разделяй и властвуй", и своих союзников он приобретал, раздавая республикам, областям и городам их доли от власти и собственности. Такая политика полностью устраивала Запад, поэтому поддерживалась им. В результате Казахстан, следуя в том же фарватере, в 1989-1991 годах переживал период реальной политической демократизации, продлившийся по инерции до 1993 года. Этот подражательный ранне-рыночный романтизм отразился и на приватизации. В первых изданиях законов "О собственности" и "О разгосударствлении и приватизации" образца 1990-1991 годов наличествовала, наряду с государственной, собственность городских, районных и областных органов власти, а приоритетным правом приватизации пользовались так называемые трудовые коллективы. Созданный тогда же Госкомимущества не входил в состав правительства и был подотчетен Верховному Совету. Вся эта "демократия" была "вычищена" из законодательства уже к началу 1993 года.

Здесь мы вспомнили эту уже почти забытую ПИКовую эпопею, чтобы на ее примере показать, насколько "глубоко" понимали суть творимого ими сами реформаторы. Если поднять подшивки газет того времени, то видно, что в ПИКи больше, чем СМИ и общественность, верили председатель ГКИ Карибжанов, премьер Терещенко и сам президент Назарбаев. Возьмем на себя смелость заметить, что в способносmu первых лиц ухватить системную взаимосвязь процессов переходного периода и прогнозировать их результаты с тех пор качественных изменений не произошло.

Впрочем, ни массовая, ни малая (денежные аукционы небольших магазинов, кафе и т.п.) программы приватизации того времени почти ничего не изменили в распределении недвижимости, поскольку под них была отдана лишь "мелочевка". Реально в больших масштабах при премьере Терещенко продолжалась только приватизация сырьевых, оборотных и кредитных ресурсов. На это "работали" квотирование и лицензирование экспорта и импорта, а также выдача целевых кредитов.

Естественно, что главными субъектами такого присвоения были сами высшие номенклатурные персоны - те, кто имел возможность принимать политические решения по кредитованию и лицензированию, и те, кто эти кредиты и лицензии выдавал. Соответственно, получателями были они же, через родственников или доверенных лиц.

Тем не менее, поскольку деньги, в отличие от недвижимости, есть материя сильно текучая и делимая, а потому демократическая, ресурсно-кредитная приватизация 1989-1993 годов была сравнительно массовой и в экономике той поры накопился относительно широкий слой людей с деньгами, среди которых были не только "племянники", но и люди, действительно способные к предпринимательству. Поэтому малый и средний бизнес, о поддержке которого так настойчиво и безуспешно печется сейчас Президент, тогда худо-бедно существовал и развивался.

Однако, так как условий для независимого от администраторов бизнеса и внутреннего инвестирования в Казахстане не было и не могло быть, откачанные из сферы производства и из банков ликвидные средства в национальную экономику почти не возвращались. Они шли на приобретение недвижимости и банковские вклады за границей, обустройство и обучение там своих детей либо омертвлялись в дорогих авто и шикарных коттеджах, массовое строительство которых развернулось в пригородах всех областных и районных центров.

Ситуацию финансового обескровливания экономики усугубил "неожиданный" для руководства вывод Казахстана из рублевой зоны. Переход на национальную валюту наложился на продолжение кредитной приватизации, поэтому молодой тенге сразу стал обрушиваться. Со стартового номинала к доллару "один к пяти" он очень быстро упал до пятидесяти и продолжал худеть.

Приоритетность борьбы с инфляцией была главным условием МВФ и МБ, без кредитов которых правительство существовать не могло. Прекращение падения курса тенге правительство Каже-гельдина решило таким же гениальным методом, каким Колумб сумел поставить яйцо. Великий мореплаватель просто расплющил его о стол, а в Казахстане инфляция была побеждена путем замораживания денежных оборотов. Инфляция издержек, подрубившая при Терещенко все сколько-нибудь длительные производственные циклы, сменилась при Кажегельдине безденежным бартером, замещением тенге долларом и массовым бегством предпринимательства в теневые расчеты наличкой.

Мало того, начиная с 1995 года, Казахстан стал терять, минимум, по полмиллиарда долларов в год на "странной" курсовой политике Правительства и Нацбанка, при которой скорость инфляции тенге к доллару искусственно поддерживалась ниже, чем собственно инфляция национальных денег, определяемая ростом цен. Во всем мире доллар оставался универсальной стабильной валютой, в Казахстане же он ежегодно "худел" против тенге примерно на пятнадцать процентов. То есть, казахстанский сырьевой экспорт становился для его покупателей с каждым годом на сотни миллионов долларов дешевле, а импортеры товаров в Казахстан от года к году получали за одно и то же все большую валютную выручку.

Такая "макростабилизация" была преступной с точки зрения государственных интересов Казахстана, разрушительной для национального производства, рыночных товарно-денежных отношений и подрывающей экспортно-импортный баланс. Наконец, она была просто безграмотной с точки зрения азов того самого монетаризма, на котором якобы была построена. Почему же она осуществлялась и осуществляется до сих пор?

Ответ печально прост.

В переходный период, когда прежняя система хозяйствования разрушена, а новая не создана, сопротивляться обескровливанию национальной экономики некому. Нет окончательно определившихся хозяев предприятий, организованных в профсоюзы наемных работников, нет реальных политиков и политического инструментария, наконец, просто нет грамотных и честных экономистов. А коль скоро сама конструкция органов исполнительной и "представительной" власти, "правоохранительной" и банковской системы делает всех высокопоставленных функционеров, во-первых, временщиками по должности и, во-вторых, негласными субъектами передела собственности и подставного предпринимательства, повсеместным реально действующим интересом является растаскивающий. То есть в каждой данной ситуации государственному должностному лицу, принимающему политические решения, оказывается, с точки зрения его собственного, семейного или кланового бизнеса, лично выгодным, чтобы предприятие было убыточным, кредит - невозвращенным, товар - неоплаченным, взятки - врученными, деньги - перекачанными за границу.

Что же касается международных заемщиков, то надо иметь в виду, что Казахстан, не будучи рыночным и правовым государством, не является субъектом международного инвестирования. Все займы и вложения в него имеют специальный характер. Это либо чисто политические кредиты, закрепляющие демонтаж СССР и унаследованного от него военно-промышленного комплекса, либо техническая помощь, ориентированная в большей части на помощь помогающим - закупку собственной техники, товаров и оплату специалистов. Если же речь идет о неправительственных заемщиках и инвесторах, то это либо приобретение впрок за дешево ресурсных или инфраструктурных плацдармов, либо кратковременные вложения в сырьевой экспорт с тем, чтобы как можно быстрее вывезти максимальную прибыль.

С другой стороны, эту вынужденность дополнил уже хорошо осознанный, вызревший собственный интерес правящих кланов. В самом деле, обескровленные и все в долгах предприятия приходилось предлагать иностранцам буквально за гроши, да и то в роли соискателей выступали не солидные компании, а почти сплошь бывшие свои, советские, раскрутившиеся в ходе кредит-но-сырьевой приватизации в новых граждан Израиля и США и базирующие свои фирмы на Виргинских и прочих офшорных островах.. А коль скоро более умелых и рачительных хозяев, чем они сами, руководители страны вокруг себя не видели (и так оно в тех условиях, как и сейчас, и было), то они и сочли самым прагматичным и патриотичным для государства и для себя, чтобы их люди и стали главными собственниками.

Соответственно, принципиальная схема приватизации по индивидуальным проектам состоит в регистрации где-нибудь за границей некоего закрытого акционерного общества, учредителями которого выступают несколько человек, представляющих на (договорных началах Покупателей и Продавцов приватизируемой госсобственности. Эти АО создаются в двух вариантах - либо голый офшор, имеющий сомнительных или подставных родителей ("Джапан хром", "Айведон", "Белый лебедь LTD" и т. д.), либо как дочерние структуры действительно существующих международных компаний ("Испат", "Самсунг", "Трактебель"), зарегистрированные в "приличных" странах.

К тому же виду долевой или полной клановой семейной собственности следует отнести и некоторые работающие на внутренний потребительский рынок структуры, продукцию которых люди будут покупать даже на последние деньги. В частности - лекарства, сахар и алкоголь.

Соответствующий бизнес имеет, так сказать, персональную опеку в правительстве, включая особые налоговые, таможенные и тарифные режимы. Те же индивидуализированные отношения с властями (но без участия в собственности) имеют, по всей вероятности, и немногочисленные транснациональные гиганты, например, "Шеврон", "Филипп Моррис", а теперь уже и "Лукойл".

В качестве иллюстрации сошлемся на произведенную нынешней весной замену руководства "Казахойла". Балтабека Куандыкова - родственника премьера Балгимбаева (человека, не входящего в "главное" семейство и присутствующего во власти как символ альянса "старшего" клана с двумя другими - современным "нефтяным" и традиционалистским "младшим жузом") - сменил сверхмолодой Нурлан Каппаров, целиком обязанный своими капиталами и карьерой "курсу реформ".

Впрочем, последние события, связанные с мировым сырьевым и финансовым кризисом, заставляют политическое руководство опять прибегать к ускоренной продаже стратегических нефтяных объектов. Такова, например, только что объявленная сделка по продаже казахстанской части в Каспийском нефтяном консорциуме. Если не принимать во внимание фантастические миллиарды, обещаемые на долгие годы вперед, а определить цену такой приватизации теми пятьюстами миллионами долларов, которые получило правительство сразу же, то получается, что Казахстан расстался со своим шельфом за сумму, меньшую "дыры" в бюджете только на текущий, 1998, год.

В прямой и обратной причинно-следственной связи с семейно-клановой приватизацией недр и стратегических массивов собственности прошел процесс такой же приватизации политической власти.

"Самороспуск" Верховного Совета 12-го созыва в 1993 году был еще не столько продуманной стратегией, сколько упреждающей реакцией на первые признаки нарождающейся парламентской оппозиционности ("несанкционированный" приход в спикеры Серикболсына Абдильдина, создание и активизация Контрольной Палаты во главе с открыто оппозиционным Газизом Алдамжаровым). Конституционная компетенция следующего, 13-го созыва, Верховного Совета не претерпела изменений, и тот парламент, в принципе, имел некоторые возможности контролировать и уравновешивать исполнительную власть. Выборы в него были зарегулированы не полностью, поэтому в общую серо-лоб-бистскую депутатскую массу сумели вклиниться до трех десятков активно оппозиционных правительству парламентариев. Первый неприятный звонок из парламента прозвучал после создания в нем "теневого правительства", но гораздо серьезнее этих депутатских забав Виталия Розе, Кажмурата Нагманова и Александра Перегрина показались власти претендентские амбиции Олжаса Сулейменова и намечающийся его союз с Газизом Алдамжаровым и лидером славянского "Лада" Виктором Михайловым.

Поэтому тянущееся более года разбирательство в Конституционном Суде иска Татьяны Квятковской по локальному вопросу ущемления ее кандидатских прав резко ускорилось и выросло до масштабов "нелегитимности" всего Верховного Совета; именно к 1995 году, когда уже приобрела осмысленность приватизационная стратегия Акежана Каже-гельдина и была продумана вся цепочка референдумов и имеющих силу закона президентских Указов, предусматривающая продление президентских полномочий, замену Конституции, превращение парламента в зависимый от правительства орган и окончательное оформление системы Избиркома в качестве инструмента отсеивания неугодных, отбора желательных кандидатов и выведения нужных результатов "голосований".

Если вспомнить, сколько раз и в каких направлениях, начиная с обретения суверенитета, проходили реорганизации центральных и местных органов власти, как соединялись и разъединялись, создавались и ликвидировались министерства и госкомитеты, сколько раз перераспределялись полномочия между правительством и аппаратом Президента, между Премьером, Вице-президентом и Госсекретарем, сколько и каких дополнительных Советов и специальных комиссий при Президенте и в Правительстве создавалось навсегда и как быстро они сходили на нет, каким реорганизациям подвергались акиматы, как "оптимизировалось" областное и районное деление, то во всем этом, на первый взгляд, видна лишь логика маятника, качающегося туда - сюда. За эти годы в системе исполнительной власти не осталось ни одного министерства, комитета, ведомства, иного исполнительного органа или государственного предприятия, которые не подвергались бы коренным реорганизациям, как минимум, раза по два-три. Если же добавить к этому перманентную сменяемость руководителей, пересадки одних и тех же бессмертных из кресла в кресло, то и здесь, казалось бы, над всем довлеет логика броуновского движения.

Действительно, универсальным объяснением всех этих пертурбаций является "метод тыка" или поиск черной кошки в темной комнате (в которой ее к тому же нет). То есть отсутствие ясной концепции системы исполнительной власти как таковой и, соответственно, конечного видения ее иерархического строения и распределения функций. В поисках цвета, который должна иметь кошка исполнительной власти, чтобы она ловила мышей, руководство испробовало все цвета и оттенки радуги, результатом чего было только неуклонное снижение эффективности деятельности аппарата Президента, Правительства и акимов.

Однако, с течением времени логика реагирования оргвыводами на очередные неуспехи собственных назначенцев стала заменяться другой, все более осмысленной и вполне эффективной в своем контексте стратегией - перестройкой всей вертикали власти на принципы "патрон-клиент" и "персональной нелегитимности". (см. у Н. Масанова).

Сегодня можно говорить о том, что внутри госчиновничества скрепы корпоративной солидарности, круговой сцепки и взаимопоруки, на чем держалась партийно-советская бюрократия, почти полностью разрушены. Им на смену пришли скрепы личной зависимости и, соответственно, безусловной преданности и лояльности высшей номенклатуры и вниз по всей вертикали.

Надо сказать, что среди главных чиновников лишь немногие сумели обзавестись солидной собственностью и большими загрансчетами, обеспечивающими им чувство личной независимости. Основные функционеры, включая председателей палат парламента, руководителей прокуратуры, суда, "силови-ков" и т.д., не имеют иных надежных источников высоких доходов, кроме прилагаемых к должности. И почти каждый из них обременен большим семейством (в прямом и расширенном толкованиях), благополучие которых также держится на их служебном положении. Если же учесть чрезвычайно ограниченные сейчас возможности найти себе занятие вне госслужбы и то, что всякий "заработавший" немилость руководства становится опасен для бывших друзей и сослуживцев, становится понятно, что едва ли не единственным стимулом для всего чиновничества осталась безусловная лояльность "патрону".

Логичной и весьма эффективной точкой в завершении такой реконструкции власти стал форсированный перенос столицы в Ак-молу. Это, кстати, и лежит в основе столь трудно объяснимого с других позиций решения Президента. Перевезенные в провинциальную, чужую, скучную и неуютную северную столицу депутаты, министры и все аппаратчики попали в тотальную - не только служебную и материальную, но и сугубо бытовую (а бытие, как известно, определяет сознание) зависимость от фактической власти.

Само собой, все описанные выше процессы приватизации власти и собственности на уровне высшей государственной номенклатуры продублированы в масштабе областей, городов и районов. С той существенной разницей, что на местах отношения власти и собственности перетряхиваются всякий раз, как назначается очередной аким.

Такая семейно-клановая экономика имеет свои, чисто физические пределы. Нескольким руководящим семействам просто не хватает рук и голов, родственников и доверенных людей, чтобы охватить более чем 20-25 направлений бизнеса. И тот же количественный предел 20-25 своих компаний имеет и правительство. Большему числу оно физически не способно обеспечить индивидуальную крышу. Поэтому многие, сами по себе вполне рентабельные и перспективные производственные комплексы по сей день продолжают кувыркаться, безрезультатно поменяв уже по нескольку иностранных управляющих. Два примера на слуху из этого ряда - Жанатасский фосфоритный и Кентауский полиметаллический горно-обогатительные комплексы.

Другим органичным недостатком совмещения высшей административной и имущественной властей является низкая отдача даже устойчиво работающих производств, поскольку слишком высокую долю экспортной прибыли приходится делить с иностранными партнерами, отдавать им проценты за кредиты, тратить на все неизбежно сопряженные с таким непрозрачным бизнесом охранные и страхующие системы. Даже если бы не было резкого ухудшения мировой конъюнктуры по нефти, металлам и другим важным экспортным позициям (что отнюдь не случайно), такая форма собственности не обеспечивает ни инвестиций в развитии, ни удовлетворения, даже по минимуму, потребностей госбюджета. Сейчас же речь идет непосредственно о выживаемости едва ли не всех находящихся в семей-но-иностранном управлении стратегических предприятий.

Еще хуже обстоят дела с эффективным функционированием собственности областного и городского масштабов. Вообразим себе безукоризненного администратора суперпрофессионального и абсолютно честного. Допустим, Президент нашел такого человека и заменил им очередного акима. Спрашивается, можно ли даже в таком идеальном случае наладить производство, развить массовый бизнес и создать искомый мидл-класс - опору власти и основу социально-политической стабильности.

Получается, что единственный независимый предпринимательский слой, с которого власти могут собирать деньги, не отнимая у себя, - это некрупная коммерция, комки, оптовки и челночники. Но на этом поле пасутся все: правительство и акимы, таможня, правоохранительные органы и всевозможные контролирующие инстанции. Причем, на каждого щиплющего траву дополнительно приходится по два-три хищника. В результате трава вытаптывается быстрее, чем успевает расти.

Заметим, что ставшие общим местом жалобы предпринимателей на слишком большое количество разрешающих и проверяющих органов в принципе не верны. В нормальных странах государство всесторонне контролирует бизнес и содержит для этого значительно больший, чем у нас, аппарат. Но у них политическая и экономическая демократия обеспечивает широту налоговой базы, которая и кормит контролеров. У нас же шакальство всех разрешителей и про-веряльщиков вышло за рамки погони за персональной мздой и приобрело масштабы вынужденного самопрокорма переведенной на хозрасчет государственной исполнительной власти, фискальных и контролирующих органов.

То есть, суть проблем малого и среднего бизнеса не в том, что с них слишком много дерут, а в том, что в стране просто нет тех ресурсов - денег, техники и недвижимости, которыми должен располагать средний класс, чтобы стать таковым. Большая часть этих ресурсов выкачана за границу или выведена из оборота, оставшиеся распределены монопольно, мимо массы потенциальных производителей. Поэтому борьба с чиновным рэкетом, как таковым, сейчас абсолютно бесполезна. Предпринимательство это не поднимет, а контролеры, по мере истощения пастбища, и сами будут отмирать. Как и положено слаборазвитой стране, потребителям самим придется заботиться о себе, без помощи санврача и госслужб стандартизации и сертификации.

Особо негативную трансформацию в ходе передела собственности пережила правоохранительная система.

В целом же за все годы реформ Правительство и акимы столько раз безнаказанно "кидали "кредиторов и поставщиков, законных собственников, предпринимателей, вкладчиков и простых граждан, что это вопиющее беззаконие стало восприниматься всеми как самое обычное дело. Более того, от этапа неисполнения закона правоохранительная система перешла к его активному нарушению по приказу исполнительных властей или уже по нуждам самопрокорма. Поэтому можно представить, какое раздвоение нравственности и сознания служебного долга (которые и в советские времена были основаны на двойных стандартах) пережили слуги Закона.

Избранный нами в настоящей записке метод рассматривания хода реформ через призму приватизации не отразил еще один аспект общественной и экономической ситуации, объективно - главнейший. Это межнациональные отношения. Не углубляясь в эту тему, заметим, что этническая и родовая принадлежность приватизировавшей верховную власть и главную национальную собственность группы, как и умелое использование ею естественных патриотических чувств казахов, получивших свою государственность, дали эффект явной казахизации всех структур власти, крупного и среднего бизнеса, а также в заметной степени и мелкого.

В результате клановые расклады и противостояния в национальной верхушке приобретают сложный, не только традиционалистский характер. Так, один из потенциальных лидеров Среднего жуза, соратник и преемник Акежана Кажегельдина - аким Семипалатинской области Галымжан Жакиянов - выступил против него и теперь активно "работает" на стороне высшей власти.

Как бы то ни было, не снижается и даже растет (по сообщению консула России Ю. Мишина, сейчас ежемесячно оформляется по шесть тысяч выездных документов против четырех тысяч год назад) массовая эмиграция "некоренных". Другой ветвью эмиграции является отток казахов из разоренных сельских районов в ближайшие к ним области России. Разумеется, физическое бегство граждан Казахстана порождает и гонит перед собой мощнейшую волну оттока интеллектуальной и материальной собственности.

Итак, мы подошли к формулированию основного противоречия текущего момента, заключающегося в том, что рыночные реформы не были сопряжены с основополагающим условием конкурентной экономики - разделением институтов власти и собственности.

Сейчас система государственной власти и управления после некоторого демократического дрейфа фактически вернулась к своему партийно-советскому виду, только в урезанной провинциально-национальной рокировке. Административно-командная система повторила сама себя, но уже в декорпорати-зированном и приватизированном виде, со значительно меньшим созидательным потенциалом. Вместо демократизации произошла коммерциализация политической и хозяйственной систем государства. Свою, известную покупателям цену стали иметь должности аки-мов и прокуроров, визы высоких руководителей и вход к ним, места в правительственных делегациях и т. д. Известно, сколько надо дать, чтобы открыть или закрыть уголовное дело, освободиться от армии, защитить диссертацию или получить диплом.

Соответственно, лучшим и все более единственно прочным видом бизнеса становится госслужба. Не случайно молодая смена, выросшая на кредитной приватизации и коммерции, интенсивно перетекает из банков в министерства.

Стабилизировать эту систему в ее нынешнем виде принципиально невозможно. Поэтому несложно увидеть общий вектор развития ситуации, если тенденции не изменятся. Параллельно разрушительной морально-нравственной деградации носителей власти и ее аппарата, других участников и невольных зрителей административно-коммерческого фарса продолжится истощение производительного интеллектуального и материального национального экономического потенциала, то есть продолжится распад всех устоев государственности.