ГЛАВА V
И ТОГДА Я РЕШИЛ ИЗМЕНИТЬ БУДУЩЕЕ

Сценарист

В средне-азиатской стране Нуристан господствует режим личной власти президента Натлусруна Абразана. Его зять, генерал Ахат Балиев, руководит Министерством национальной безопасности. Страна в экономическом кризисе. Миллионы безработных. Половина населения проживает ниже черты бедности. Бизнес испытывает мощное давление со стороны гос. чиновников. Нарастает недовольство масс. В стране полуподпольно действует оппозиция, которую преследуют правоохранительные органы и МНБ.

На одном из центральных телеканалов вот уже год транслируется детективный телесериал о борьбе МНБ и полиции с мафией. В одной из главных ролей сериала снимается известный актер Александр Фогт (Алекс). Его друг Самат Даутов, журналист этого телеканала, ведущий популярной программы.

Сериал довольно популярен у населения, так как сценарий очень закручен, много интриги. Но, странное дело, никто в съемочной команде не только не видел сценариста, но и не знает – кто он. В титрах постоянно значится некий Валентин Сидоркин, но никто, даже режиссер, его никогда не видел.

Ходят слухи, что сценарий очередной серии передают директору в пакете посыльные из DHL.

Сэм планирует сделать программу об оппозиции. Для этого он ищет встречи с лидерами оппозиции, собирает материалы.

С большим трудом ему удается договориться о встрече с одним из оппозиционеров, которого разыскивает полиция. Тот соглашается дать интервью, но просит принять меры предосторожности, чтобы полиция не смогла вычислить его. Сэм добросовестно старается все сделать, как просит оппозиционер, но, когда они встречаются, появляется полиция. Оппозиционер пытается бежать, и Сэм помогает ему, задерживая полицейских. Полиция арестовывает оппозиционера и Сэма. Он попадает в полицию, где становится свидетелем издевательств и избиений, какие следователи применяют к задержанным. Через несколько часов Сэма забирают из общей камеры и приводят в комнату, где несколько человек в штатском. Одного из них Сэм узнает. Это руководитель МНБ генерал Ахат Балиев. Генерал приветливо здоровается с Сэмом и благодарит его за оказанную помощь в поимке опасного преступника. Сэм пытается возражать, что он ни причем. Но генерал смеется, называет его шутником и объясняет, что именно благодаря ему полиции удалось выследить местонахождение нелегала. Сэм понимает, что генерал издевается над ним, показывая, что он сыграл роль провокатора. Его отпускают в надежде на продолжение приятного сотрудничества.

Потрясенный увиденным, Сэм рассказывает все Алексу, и тот советует ему сделать программу о пытках в полиции. Сэм начинает собирать материал. Его знакомят с бомжем, который рассказывает весь механизм выколачивания показаний и самооговоров, применяемый полицейскими. Поздно вечером бомж приглашает Сэма (который на всякий случай захватывает камеру) к зданию полиции с тем, чтобы продемонстрировать крики задержанных, которых бьют полицейские. Лето. Жара. Поэтому окна на третьем этаже полицейского участка открыты. Из них периодически доносятся крики. Сэм залезает на дерево и начинает снимать происходящее в комнате. Трое полицейских допрашивают молодого парня. Видно, что допрос идет уже несколько часов. Слышно, как они угрожают задержанному выкинуть его в окно, если он не признается и не подпишет повинную. Парень отказывается, клянется, что в тот день его вообще не было в городе. Его подтаскивают к окну и опускают вниз головой, держа за ноги. Но и это не помогает, задержанный отказывается подписывать. Тогда его сбрасывают. Офицер посылает одного из полицейских к дежурному сказать, что задержанный пытался убежать через окно, но сорвался и упал.

Через несколько дней программа о зверствах полиции готова. Но руководство канала запрещает ее выход в эфир. Сэм ссорится с директором, но тот соглашаясь с Сэмом, что материал убойный и поднимет рейтинг их станции, все же отказывается поставить программу в эфир. Испуганно оглядываясь, он шепотом объясняет, что ему по этому поводу уже позвонили из КНБ. Разгневанный Сэм, желая досадить директору (его программа очень популярна и положительно влияет на рейтинг всего телеканала), берет отпуск.

Вечером на съемочной площадке, где снимается сериал, он встречается с Алексом. Тот знакомит его с одной из актрис, задействованных в съемках сериала – Майей. Сэм рассказывает им все, что он видел в полицейском участке. Они просят его показать подготовленную программу. Во время просмотра программы Майя в офицере полиции узнает своего дядю, полковника полиции Мейрама Мадиева. Потрясенная, она возвращается домой, где собрались родственники на день рождения брата. Она рассказывает все это своему старшему брату-бизнесмену, который так же вначале потрясен этой информацией. Вдвоем они начинают тяжелый разговор с дядей, который всегда был для них очень близким человеком. Начинается семейный скандал, в ходе которого выясняется, что и ее обучение в Оксфорде, и удачный бизнес брата, и их шикарный дом, и все их семейное благополучие стало возможным только благодаря этой грязной работе дяди.

Тем временем полковнику Мадиеву становится известно, от кого племянница узнала о его «работе», а также, что у Сэма есть кассета с видео материалами, подтверждающими применение пыток в возглавляемой им полиции. Он решает нейтрализовать Сэма. Но, не желая «светиться» в этом деле, решает действовать чужими руками. Он поручает своим людям подбросить Сэму пачку антипрезидентских листовок, и сам делает звонок в КНБ.

Сэм тем временем обходит все телестанции и газеты, предлагая сенсационный материал для обнародования. Но везде получает отказ. Все боятся, понимая, что это затрагивает интересы людей, являющихся столпами правящего режима.

Сэма по наводке полковника арестовывают в тот же день. При обыске у Сэма в багажнике его машины находят несколько пачек листовок, содержащих антипрезидентские призывы..

В КНБ у него пытаются узнать, откуда листовки и куда он их вез. Он пытается доказать, что это провокация, что он никогда не занимался политикой, просит предоставить адвоката. Следователи не верят ему. Его начинают пытать. Причем при пытках в качестве наглядного пособия следователи использует кассету с отснятыми материалами пыток применяемых в полиции. Случайно Сэм попадает в поле зрения генерала Балиева, который удивлен, что Сэм взят за листовки. Он тут же поручает выяснить истинную причину ареста Сэма, и вскоре ему сообщают, что это дело рук полковника Мадиева.

Пока это выясняется, Сэма продолжают допрашивать, применяя пытки. Сэм в отчаянии и готов рассказать все, что пожелают следователи, но он действительно не знает ничего о листовке. Поняв, что Сэм сломлен, генерал приказывает привести его к себе. Генерал Балиев предлагает ему заключить джентльменское соглашение. Генерал отпускает Сэма, но тот должен помочь ему найти автора статьи, рассказывающей о механизмах отмывания денег президентом страны, напечатанной в одном из последних номеров оппозиционной газеты. Но чтобы генерал был уверен, что Сэм его не обманет, он должен написать явку с повинной, в которой признается в авторстве листовки, оскорбляющей достоинство президента страны (а это по законам страны – очень серьезное преступление). Но как только Сэм найдет автора статьи, он тут же отдаст ему его признание, и они забывают друг друга. Сэм в таком состоянии, что соглашается, не задумываясь. Его отпускают.

Сэм отсыпается дома, где его и находит Майя.

Он рассказывает все, что с ним случилось после ареста. Он не может стать стукачем и агентом КНБ и поэтому решает бежать из страны. Майя уговаривает его развеяться и приглашает к своим друзьям. Они идут по городу. Мимо их молча проходит большая колонна старых людей, у всех завязаны рты. У некоторых на груди плакаты: «Нам запрещено митинговать и требовать лучшей доли, но наши слезы законны»,

Возле здания мэрии опять пикетируют старики и старушки. У них нет сил стоять, поэтому они сидят на бордюрных камнях. Все здание мэрии окружено этой молчаливой полуголодной цепью старости. Мимо вальяжно прогуливаются сытые полицейские, помахивая и похлопывая дубинками.

Майя спрашивает, почему пикетчики молчат. Сэм объясняет, что по новому закону любая речь может быть расценена как агитация, а любая публичная агитация является разновидностью проведения несанкционированного митинга.

В этом случае полицейские тут же имеют право оштрафовать. Раньше власти не знали, как со стариков получить эти штрафы. Нужно было дело рассматривать в суде, затем заставлять платить. А это дело сложное. Но нынешний мэр – «светлая голова», издал распоряжение, по которому полицейские имеют право брать штраф прямо на месте, причем в принудительном порядке. А если денег с собой нет, то записывается номер удостоверения личности и заносится в компьютер. А это означает, что с каждого «нарушителя» сумма штрафа будет удержана при начислении пенсии или зарплаты. Власти надеялись, что в казну хлынет поток штрафов, но люди просто замолчали. Протест стал молчаливым.

Майя приводит Сэма в самый престижный ночной клуб. Майю здесь знают, они садятся за стойку. Сэма узнают (он популярный телеведущий), начинается разговор о телевидении, о свободе слова, о режиме и оппозиции. Из разговора явствует, что люди смеются и презирают продажных журналистов, которые помогают власти управлять населением.

Поздно ночью они приезжают к нему домой. Сэм включает автоответчик, и они слышат запись фрагмента их разговора, где Сэм говорит о решении бежать из страны. Этим генерал показывает, что он контролирует каждый шаг Сэма и предупреждает его. Сэм подавлен. Майя пытается его успокоить.

Понимая, что за ним следят и, желая успокоить бдительность генерала, Сэм, через своих знакомых выходит на лидеров оппозиции. Он мотивирует свой интерес желанием снять о них программу. Он известный журналист, и такой интерес никого не удивляет. Так он начинает вращаться в оппозиционной среде. Там он встречается со своим старым знакомым Феликсом, который принимает активное участие в оппозиционном движении. По необходимости Сэм вынужден каждый день быть в гуще оппозиционеров. Он далек от политики, но происшедшее с ним в последние дни заставляют его по иному смотреть на те события, какие еще вчера он не замечал. Ему симпатичны эти люди, и он понимает, что цели их благородны, а требования справедливы. В беседах с лидером оппозиции он начинает понимать, что его борьба с режимом – это не жажда власти, как это с утра до вечера подает официальная пресса, что в принципе это вовсе не экстремист, напротив, это очень взвешенный и осторожный политик. Невольно он начинает помогать им. То подвозит на своей машине распространителей газет, то выправит текст очередного политического документа – в общем, оказывал посильную помощь. Он делает для себя открытие, что те самые листовки, из-за которых начались его злоключения, продолжают активно распространяться среди населения. Полиция по мере возможности препятствует этому, но в целом никто никого из-за них не арестовывает. Он начинает понимать, что содержимое листовок настолько соответствует действительности, что нет ни одного человека в стране, кто бы с этим не был согласен. Вечером, когда он, Алекс и Майя встречаются, он делится своим открытием с друзьями. Майя высказывает версию, что листовки – всего лишь повод для его ареста. Но почему именно он стал объектом этого преследования? Этого они не могут понять. Во время этого разговора Алекс пытается что-то вспомнить. Он даже один раз произносит, что все это ему что-то напоминает.

Он провожает Майю и возвращается домой. Возле дома его ждет машина с темными стеклами. Это за ним от генерала.

Сэма привозят к генералу. Он интересуется, как идут дела по поиску автора статьи. Затем показывает мини-камеру, которая свободно помещается в кармане, а через объектив, помещенный вместо пуговицы на пиджаке или куртке, позволяет незаметно снимать окружающее. Генерал просит при помощи этой камеры записывать все разговоры, которые ведут оппозиционеры, в особенности его интересует их лидер. Сэм пытается отказаться, но генерал, достаточно оскорбительно дает понять, что он у него на крючке, и в его положении лучше со всем соглашаться, в противном случае он на три года отправится в тюрьму.

Сэм забирает камеру и уходит. Первое, что он делает вернувшись домой, это звонит Алексу и говорит, что есть новости. Алекс просит его приехать на студию.

Сэм рассказывает другу о встрече с генералом и показывает камеру.

Алекс просит своего друга видео-оператора посмотреть камеру. Пока тот знакомится с камерой, они отходят в сторону, и Сэм рассказывает, что с ним произошло. Затем они возвращаются в комнату к оператору, но он знаками заставляет их молчать. Выведя их в коридор, оператор говорит, что в камере установлено подслушивающее устройство.

Друзьям становится ясно, что генерал решил больше не церемониться и использовать Сэма в качестве своего агента, внедренного в оппозицию. Мини-камера предназначена не только для сбора информации об оппозиции, но и позволяет контролировать каждый шаг Сэма.

Утро следующего дня. Идет суд над лидером пенсионеров Ариной Славостиной. Ее судят за организацию митинга, на котором все молчали, но с одной женщиной случилась истерика, в ходе которой она выкрикнула что-то в отношении властей. Сэм с оператором снимает процесс. Несмотря на то, что адвокат убедительно доказывает, что слова, произнесенные в истерике, нельзя квалифицировать как осознанное высказывание, суд признает Арину Славостину виновной, присуждает ей штраф и назначает две недели заключения в спец. изоляторе. Старую, больную женщину уводят конвоиры.

Сэм вместе с Феликсом выходит из зала суда, их встречает Майя, и они заходят перекусить в кафе. Сэм с возмущением рассказывает о бессовестности судей на сегодняшнем процессе. Разговор заходит о политической ситуации в стране, о том, что те, кто у власти, бессовестно обворовывают народ. Феликс приводит факты перекачки миллионов на счета президента и его семьи. Сэм вспоминает статью, в которой это сообщалось. Он говорит Феликсу, что Семья напугана тем, что кто-то узнал об их незаконно полученных миллионах и поэтому хочет узнать источник информации, чтобы его нейтрализовать. Автору статьи, говорит Сэм, грозит опасность. Знай его, он бы посоветовал ему срочно уехать из страны. Феликс признается, что это написал он. Сэм вспоминает о камере, которая всегда с ним, и до него доходит, что все это сейчас слышат в КНБ. Он начинает показывать знаками Феликсу, чтобы он сказал, что это шутка. Но Феликс не понимает Сэма, смеется и, напротив, начинает приводить доказательства своего авторства. Понимая, что он предал друга и желая как-то исправить положение, Сэм снимает куртку, в которой находится мини-камера, бросает ее в сторону и выводит Феликса на улицу. Он торопливо начинает объяснять Феликсу, что тому не стоило признаваться в авторстве. Феликс не понимает. Тогда Сэм пытается начать рассказывать все с самого начала, но видит, как из-за угла на большой скорости вылетает черный джип и мчится к ним: это люди генерала. Он кричит Феликсу, чтобы тот бежал. Тот в недоумении. Зачем?

Майя уже все поняла и, остановив такси, кричит: «Сюда!». Сэм в отчаянии пытается затолкнуть Феликса в машину, но уже поздно, такси перегораживает дорогу джип. Из него выскакивают люди, которые вытаскивают Феликса и заталкивают его в джип.

Вечером ему звонит генерал, он благодарит Сэма за отличную работу.

Утро следующего дня. Сэм появляется в штаб-квартире оппозиции. Все говорят об аресте Феликса. Ходят слухи, что его обвиняют в убийстве своей бывшей жены.

Сэму звонят на мобильный телефон и просят выйти на улицу. Там ждет машина, которая отвозит его к генералу Балиеву. Генерал заводит Сэма в комнату, где знакомые Сэму следователи допрашивают Феликса. В присутствии Феликса генерал благодарит Сэма за хорошую работу по поимке опасного государственного преступника. Сэм подавлен: в глазах Феликса он предатель.

Когда они выходят, он просит генерала вернуть ему его признательное заявление. Генерал отдает бумагу. Он спокоен. Он уверен, что теперь Сэм на более серьезном крючке. Генерал предлагает ему сделать телевизионную программу, в которой бы рассказывалось о подготовке террористических актов со стороны оппозиции. Генерал уже подготовил факты, подтверждающие это. Склад с оружием в одном из гаражей, принадлежащем известному оппозиционеру, полмиллиона листовок с призывами к свержению существующего президента насильственным путем и даже факты подготовки покушения на президента страны. Он убеждает, что такой материал – это сенсация, это подарок судьбы для любого журналиста. Нужно только его согласие. Сэм, раздосадованный своим бессилием что-либо изменить и тем, как умело его «опустил» генерал в глазах Феликса с трудом сдерживает гнев. Генерал, видя его состояние, предлагает не спешить с ответом и подумать. Сэм спрашивает у генерала, что будет с Феликсом. Генерал объясняет, что Феликса, они не будут судить за статью, потому что в этом случае придется доказывать, что этих миллионов, украденных президентом и его близкими, нет. Зачем это нужно делать публично, тем более что эти миллионы есть и генерал точно это знает? Как, впрочем, у всех, кто правит страной. Дело сразу приобретет политический характер. Это глупо, потому что в этом случае в стране появляется политический заключенный, а сам Феликс превращается в узника совести. Поэтому его посадят за уголовное преступление, за убийство его бывшей жены. Уже есть показания свидетелей. Сэм интересуется, кто на самом деле убил эту женщину. Генерал иронично похлопывает Сэма по плечу и говорит, что если интересы государства того потребуют, то можно пожертвовать не только жизнью одной женщины, но и десятью. Так что Феликс обречен. А в зоне сделают так, что он оттуда не вернется. Впрочем, уголовное дело на Феликса – не его проблема. Этим занимается полковник Мадиев.

Сэм интересуется, что было бы с ним, окажись он на самом деле автором той листовки. Его бы судили за хранение оружия – отвечает генерал. Сэм высказывает сомнение, говорит, что у него никогда не было даже перочинного ножика. Генерал смеется над наивностью журналиста. Генерал уверяет, что, как только понадобится, у него под кроватью найдут целый арсенал. (Тут генерал пускается в пространные рассуждения) В этой стране, говорит он, вообще никто никого не судит за политику. Ни за статью, ни за листовки, ни за митинги. Кстати, в этой листовке все написано верно, но за правду всегда нужно платить. Правда, как и ложь, во все времена была товаром, который имел цену. А платят те, кому она нужна. Феликсу и его друзьям нужна правда – они и платят за нее. И дорого платят. Мне нужна ложь и я плачу за нее тебе тем, что скрываю от людей твое предательство. Разве это плохая цена? Причем, когда ты расскажешь о готовящемся государственном перевороте и покажешь телезрителям факты, это станет правдой. Нашей правдой.

В противном случае, завтра же все узнают, что Сэм, популярный ведущий-стукач. А расскажет об этом Феликс, как только я ему позволю встретиться с друзьями. Но пока Сэм работает на КНБ, этого не случится: КНБ не выдает своих сотрудников. Его отпускают.

Сэм приходит домой, звонит Алексу, но выясняется, что тот в этот момент в эфире.(Что-то случилось с записью программы и сериал идет «живьем».) Он включает телевизор и смотрит сериал. И вдруг до него доходит, что, происходящее на экране повторяет его приключения. В кадре Алекс, играющий главного героя, также как совсем недавно он, сдает своего друга полиции.

Сэм садится в машину и мчится на студию. Буквально выдергивает из рук поздравляющих Алекса и, прихватив Майю, везет их в кафе. Там, предварительно сдав куртку бармену, рассказывает, во-первых, о том, что он делал в КНБ и, во-вторых, о своем открытии. Втроем они приходят к мысли, что сценарист сериала ни кто иной, как генерал Балиев. Теперь, когда они знают тайну сценария, сериала у Сэма рождается план как им переиграть генерала.

На другой день, появившись на работе, он заявляет, что у него есть сенсационный материал, и он будет готовить новую программу. На вопрос директора, уверен ли он, что ему опять не позвонят оттуда (пальцем вверх) Сэм твердо обещает, что звонков не будет, а если и будут, то только с благодарностью.

Он звонит генералу и соглашается на его условия, просит прислать обещанные материалы. Генерал желает ему творческой удачи.

Сэм добивается у директора телестанции отдельной монтажной аппаратной, где в полной секретности начинается напряженная работа над новой телевизионной программой.

С ним работают только три его самых надежных помощника. За сутки практически непрерывной работы они монтируют две одинаковые по хронометражу и названию программы «Террористы снимают маску». Одну фальшивку о террористах-оппозиционерах, другую – о руководителе КНБ страны Ахате Балиеве. Первую он посылает генералу, вторую прячет.

Программа получает одобрение генерала Балиева и ставится в сетку вещания. За сутки до выхода программы становится известным, что в момент выдачи программы в аппаратной будут сидеть два КНБшника, они будут контролировать трансляцию. Сэм и Макс понимают, что генерал верен себе: не доверяет никому и страхуется от любых непредсказуемых поступков.

Генерал звонит Сэму сам. Говорит, что нужно встретиться возле кафе «Ромашка». Сэм отправляется на встречу пешком.

В городе чувствуется напряженность. На утро объявлен митинг на центральной площади, но власти официально предупредили, что он будет разогнан. На центральной площади кучками собираются люди. Их несколько сотен. Стянуты полиция, спец. подразделения, ходят слухи, что подтягиваются воинские части.

Неожиданно рядом с Сэмом останавливается машина с темными стеклами. В машине генерал. Он подчеркнуто дружелюбен, его вид излучает доверие и расположенность. У него новая идея. Завтра состоится митинг оппозиции. Его будут разгонять. Есть план, в соответствии с которым это будут делать военные. Но, театрально вздыхает генерал, Нуристан – демократическое государство, где законом разрешено проведение манифестаций. Поэтому никто не может лишать граждан права выражать свой протест. Правда, если сами граждане при этом не нарушают законов и делают это мирными методами. Поэтому завтра их человек должен бутылкой с зажигательной смесью поджечь один из танков, которые будут на площади. После этого применение силы становится юридически обоснованным и морально оправданным.

«Но что будет с танкистами? – задает вопрос Сэм. Генерал объясняет, что в КНБ работают не убийцы, что в танке не будет экипажа, что он будет управляться по радио.

Задача Сэма постараться не пропустить этот важный момент и снять террориста, бросающего бутылку. Это очень важно. Дело в том, что «террорист» как две капли воды похож на лидера оппозиционеров. Его лицо должно попасть во все завтрашние выпуски новостей. Сэм, вспомнив предыдущий разговор, спрашивает, во сколько генерал оценивает эту ложь. Генерал обещает, что если Сэму это удастся, то контрольный пакет акций телестанции, где он работает, будет у него. Генерал торопится, он хочет посмотреть на реакцию президента, который сегодня будет смотреть программу Сэма о террористах. Уж выходя из машины, Сэм спрашивает, а что было, если бы он отказался участвовать в этой лжи. «Ничего, – ухмыляется генерал, – всегда найдутся люди, желающие заработать. «Уверяю тебя – добавляет он – ты не одинок…» Генерал уезжает к президенту.

Сэм звонит по мобильному телефону Майе и просит с ней срочно встретиться. Они встречаются. Сэм показывает на двух молодых людей, наблюдающих за ним из машины, говорит, что хотел бы провести этот вечер с ней, но желательно сделать это без свидетелей. И если они не сумеют избавиться от «хвоста» до начала программы, то у него опять могут начаться большие неприятности. Они идут по улице в сопровождении следящей за ним машины, и он торопливо говорит, что через двадцать минут в эфир выйдет программа, в которой он рассказывает все, что произошло с ним с момента его случайного ареста. Майя восхищена задумкой Сэма, но сомневается, что это получится. Достаточно минуты, чтобы позвонить на станцию и заставить инженеров выключить, остановить программу. На это Сэм отвечает, что общение с генералом его многому научило. А потом он не поленился и пересмотрел сериал. Это тоже помогло ему многое понять. Генерал – гениальный сценарист. Он мастер интриги. Но если изучить его почерк, то можно кое-что и предугадать. Поэтому в момент начала программы надежными людьми будут отключены все телефоны телестанции. Более того, мобильный телефон у выпускающего редактора сегодня кто-то украл. Майя высказывает версию, что тогда через десять минут после начала программы ахатовские люди приедут и отключат эфир. Сэм объясняет, что предусмотрено и это. Он договорился с оппозицией, и именно сейчас там собралось человек триста крепких ребят, которые имеют задачу задержать как можно дольше любого, кто попробует попасть на станцию.

Вроде бы все предусмотрено, остается только отвязаться от «хвоста».

Вся Семья в сборе. Президент, его жена дочери, их мужья, в том числе и генерал Балиев. Идет непринужденный «семейный» разговор о государственных делах. Большой экран телевизора, на котором появляется Сэм и начинает говорить о проблеме терроризма в стране. Первым понимает, что случилось непоправимое, генерал. Он протягивает руку к телефону, но тот звонит сам. «Вижу», – говорит генерал и хриплым голосом зло приказывает прекратить трансляцию. Ему что-то говорят, и он со стоном откидывается в кресле. Присутствующие с молчаливым вопросом смотрят на него. Генерал объясняет, что комната, где сидят его люди, экранирована: дозвонится нельзя.

Директор станции сидит дома у телевизора, совершенно бледный и пытается дозвониться до аппаратной. Он автоматически повторяет: «Это конец. Это конец». На экране его телевизора полицейские пытают задержанных.

А в это время два КНБшника спокойно сидят рядом с пультом и добросовестно смотрят на мониторы. За пультом сидит практикант кинотехникума, который добросовестно крутит им программу об «ужасных» оппозиционерах.

Через десять минут к зданию телестанции подлетают три черных джипа, из которых выскакивают крепкие молодые люди в штатском. Они пытаются пробраться в здание, но дорогу им преградили люди с плакатами, на которых написано «ТВ без порнографии», «Долой насилие с экранов!». Они плотно заполнили узкий проход к зданию и не собираются кого-то пропускать. Начинается потасовка. Появляется милиция и пытается остановить молодых парней. Один из них показывает удостоверение и по толпе проносится – «КНБ»… Слышится истошный женский крик: « Да это же ахатовские ублюдки. Не пускай их ребята!». Толпа сжимается еще плотнее.

Снова генерал. На нем нет лица. В каждой руке у него по телефонной трубке. «Что значит упустили? Найдите мне его хоть из- под земли. – кричит он в одну трубку, – что, значит, не можете пройти?!» « Какие люди? Арестуйте всех к чертовой матери». Уже двадцать минут … Делайте же что-нибудь.» – в другую.

Он возвращается в комнату, где семья в полной тишине смотрит телевизор.

«Черт знает что!» – начинает, было возмущаться он. Но на него машут рукой: дескать, не мешай. « Успокойся – слышен голос президента, – раньше нужно было суетиться. Теперь смотри…».

В это время на экране Сэм объясняет, как ему при помощи мини-камеры удалось снять откровения самого генерала. На экране генерал, который говорит о мягкотелости президента, о том, что он, отказавшись от ядерного оружия, уже заслужил самое суровое наказание. И что не за горами время, когда все, кто виновен в этом, ответят за это. Каменное, бледное лицо президента. Генерал быстро выходит, садится в машину и уезжает.

Бар. Все присутствующие сгрудились возле стойки и смотрят на экран телевизора. Кто-то кричит, чтобы выключили музыку. На экране генерал, уговаривающий Сэма сделать программу про террористов-оппозиционеров. Генерал философствует про правду и ложь, за которую нужно платить. Слышатся реплики: «Ублюдок!», « Вот это да!» « Что теперь будет с Сэмом?» «Завтра пойду на митинг» «Вот суки, что творят!»

Лидер оппозиции со своими соратниками перед телевизором. На экране Сэм рассказывает, что он сделал эту программу-фальшивку, и в этот момент ее смотрят два помощника Балиева. Он предупреждает, что сейчас люди генерала наверняка пытаются прорваться на телестанцию, чтобы остановить эфир. Лидер оппозиции возбужден, он уверен, что завтра на митинг выйдет вся страна, что такого поступка он от Сэма не ожидал.

Сэм и Майя сидят у друзей Феликса и смотрят вместе с ними телевизор.

Программа закончилась. Каждый из присутствующих молча подходит к Сэму и жмет руку. Последней подходит хозяйка квартиры, старая женщина, которая по-старушечьи крестит его и благословляет. Сэм рассказывает собравшимся о готовящейся завтра провокации. Принимается решение проинформировать об этом всех организаторов митинга с тем, чтобы постараться в ходе манифестации выявить провокатора и не дать ему бросить бутылку с зажигательной смесью. Все расходятся. Остаются Сэм и Майя. Они ночуют здесь.

Утро. Вся площадь заполнена народом. Над головами транспаранты с призывами отставки генерала Балиева, освобождения Феликса, проведения честных выборов президента. Полиция получает команду очистить площадь. Полицейские начинают теснить толпу, но это им не удается: слишком много манифестантов. А люди продолжают прибывать.

Военным по рации поступает команда пустить танки. Танкисты, молодые парни, открыто выражают недовольство. Командиры танков, четыре молодых лейтенанта, доказывают полковнику, что воевать с народом – не дело военных. Пожилой полковник соглашается с ними, но приказ есть приказ. Он сам недоволен их миссией и высказывает подозрение, что все это очень похоже на провокацию. Поэтому он советует лейтенантам быть предельно осторожными, ни один человек не должен пострадать. Танкисты договариваются, что если люди остановятся, то танки должны остановиться тоже.

В это время на площади появляется пятый танк, который медленно начинает двигаться на толпу. Четыре танка следуют за ним. За ними густой цепью идут полицейские.

Толпа, устрашенная грозностью боевых машин, начинает пятиться. По мере продвижения танков и полицейских отступающие манифестанты оттесняются с площади на тротуары, в соседние улочки, превращаясь в зрителей развертывающегося действа.

Толпа редеет, остаются наиболее решительные, но и они, видя, что площадь все больше окружается полицией, начинают отступать. В толпе видны те из организаторов, которые, зная о готовящейся провокации, ищут человека с бутылкой. Манифестанты под давлением бронетехники и полицейских пятятся, но продолжает скандировать свои лозунги. Вот появляется человек, который в одной руке держит завернутую в газету бутылку. Он, не прячась, пробирается вперед среди отступающих людей. Его сразу же замечает Майя, которая успевает позвать кого-то из организаторов. Небольшая потасовка – и им удается вырвать у провокатора бутылку. Провокатор сразу же исчезает в толпе. Бутылка у Майи, она находит Сэма (рядом Алекс) и говорит, что дело сделано, и генерал опять останется с носом. Макс берет бутылку и высказывает сомнение, чтобы генерал мог позволить так просто разрушить его планы. Бутылку у него забирает Алекс и, открыв, пробует на вкус. Майя и Сэм в ужасе пытаются его остановить. «Спокойно – успокаивает их Алекс – вы забыли 42 серию, где этот прием уже применялся». Это обычная кока-кола, а парень, который ее держал, всего лишь для того, чтобы отвлечь наше внимание от провокатора, и этот провокатор сейчас должен бросить настоящую бутылку. Поэтому нельзя терять времени, нужно продолжать искать провокатора.

В толпе Сэм. Он постоянно крутит головой и внимательно смотрит на окружающих его людей. Вот он заметил человека, который ему показался подозрительным. Тот, заметив, что Сэм обратил на него внимание, старается скрыться. Сэм кидается за ним. Теперь видно, что человек что-то прячет в кармане куртки. С трудом догнав его среди отступающей под давлением танков толпы, Сэм хватает человека за руку и резко тянет на себя. В руке бутылка. От неожиданности провокатор выпускает бутылку, и она разбивается об асфальт. «Все господин генерал провокация отменяется, – говорит вслух Сэм.

На площади остается человек сто, в основном это организаторы манифестации, лидеры оппозиции. Танки очень медленно ползут по площади. Грохот их железных гусениц заглушает крики людей. Взявшись за руки, оппозиционеры пытаются остановиться, но нервы не выдерживают то у одного, то у другого, цепь постоянно рвется и отодвигается назад. Наконец, руководители, понимая, что им не устоять, принимают решение отступить. Остатки манифестантов покидают площадь.

В этот миг Сэм отрывается от общеймассы людей и остается один на один с первым танком. Он знает, что людей в нем нет, но где-то сейчас в одном из соседних зданий у окна стоит генерал Балиев и управляет им. Сэм останавливается, расставив широко ноги, и смотрит прямо в амбразуру танка (наверняка там стоит телекамера, через которую его видно тем, кто им управляет). Сэм знает: что генерал уверен, что он отступит, потому что считает Сэма трусом. Но Сэм также знает, что танк все равно остановится, потому что давить его менее всего выгодно генералу. Смерть Сэма – это политическая смерть Балиева и серьезный удар по режиму его тестя. Поэтому устоит он или отступит – вопрос чисто психологический. В ходе их негласной дуэли Сэм переиграл генерала интеллектуально, теперь настало время доказать, что он не трус.

Генерал Балиев бледен. Он понимает, что провокация не получилась. Этот журналистишка, которого он готовил на роль провокатора, переиграл его. В генерале просыпается спортивный интерес. На его практике трусы никогда не становились героями. Он дает приказ уменьшить скорость до минимума и двигать танк до прямого контакта брони с телом Сэма. «Он все равно отступит» – цедит сквозь зубы генерал. Оператор предупреждает, что это опасно – остановить танк с такой точностью очень сложно. Но ответить генерал не успевает: танк уже коснулся Сэма. «Стоп!» – кричит генерал и еще кто-то из присутствующих. Оператор отчаянно жмет на нужную кнопку, но танк продолжает двигаться, подминая Сэма. Когда Сэм падает и исчезает под танком, раздается ужасный по силе крик. Это крик всей многотысячной массы людей. Четыре танка, следовавшие за головным, моментально останавливаются. Замирают и полицейские. Только танк-убийца продолжал медленно ползти по площади, по какой-то причине не выполняя команду «стоп». Наконец останавливается и он.

Со всех сторон к танку бегут люди. Полные злобы и ненависти, они готовы снести все на своем пути. Четыре танка начинают пятиться, ломая цепь полицейских.

Люди окружают оставшийся танк. Они поднимают Сэма на руки Он в крови, но живой (танк проехал над ним не задев гусеницами). С Сэмом на руках толпа движется за уходящими танками, сметая на своем пути полицейских. Этот людской поток движется по центральной улице, и полицейские бессильны этому противостоять. Они идут к зданию КНБ.

Генерал у себя в кабинете. За окном шум толпы. Вокруг большого стола сидят люди. Он им говорит, что события разворачиваются так, что приходится форсировать их приход к власти. Он уже дал указание арестовать президента и ряд чиновников высшего эшелона. Армия сохраняет нейтралитет. Заходит его жена. Она интересуется, могут ли у них быть неприятности. «Неприятности? – удивляется генерал, – все неприятности позади. Неприятности будут у оппозиции, которая устроила это сборище, в ходе которого чуть не пролилась кровь… и у твоего папы. – добавляет он. «А вообще, – обращается он к полковнику Мадиеву,- нужно форсировать процесс зачистки: к утру, все организаторы этой акции должны быть арестованы. Теперь главное – как все это подать в прессе. Побольше пафоса. Народ победил. Президент-диктатор арестован. Лозунги оппозиции – на передний план. Кстати, их лидера нужно срочно найти. Будем говорить. В прессе побольше обещаний, что все изменится. Они должны нам поверить. Потом разберемся». Один из присутствующих спрашивает, что делать с толпой. «Сегодня толпа должна митинговать, – отвечает генерал, – пускай выговорятся. Все идет по плану. Главный лозунг- отставка президента. Скажите нашим людям из оппозиции, чтобы они как можно дольше продержали людей на улице. До темноты». И вдруг тревога появляется на лице генерала. Он неожиданно хриплым голосом спрашивает: « Почему стало тихо на улице?» Вбегает помощник, взволнованный и бледный. «Господин генерал, – произносит он, – люди смотрят телевизор». Все присутствующие в комнате бросаются к окнам, отодвигают шторы. Вся улица под окном запружена людьми. Все они в полной тишине, подняв головы, смотрят на большой рекламный монитор на фасаде одного из зданий. Там идет очередная серия сериала. На экране актер, загримированный под генерала, практически слово в слово говорит то, что только что сказал своим подчиненным генерал Балиев.

Сэм, Алекс и Майя стоят в толпе и тоже смотрят на экран. «Сдается мне, что это последняя серия» – говорит Алекс. «М-да, –соглашается Сэм – такого сценариста потеряли».

«Хотя, почему бы тебе не попробовать себя в качестве сценариста?- спрашивает Алекс – Судя по этой серии, у тебя неплохо получается».

И ТОГДА Я РЕШИЛ ИЗМЕНИТЬ БУДУЩЕЕ

Он попал сюда совершенно случайно. Просто оператор что-то напутал и вместо 2012 года набрал 2002-й.

Вообще то у них там, в 2030-м, таким, как он, в прошлое проникать нельзя. То есть абсолютно. Потому что считается, что любое путешествие в прошлое оказывает воздействие на настоящее. И если все начнут проникать в прошлое, то от настоящего ничего не останется. Поэтому разрешено проникать только в будущее. Все страны согласились с этим и подписали конвенцию «О недопустимости проникновения в прошлое» и приняли у себя соответствующие законы.

Казахстан, естественно, подписал эту конвенцию одним из первых, но в нашей стране, как оказывается, и в 2030 году за деньги можно все.

Короче, Дос (а именно так звали моего нового знакомого) за 10 тыс. таксов (так, на манер баксов, у них стали называть тенге) уговорил отправить его в 2012 год. И как это часто случается в казахстанских таймпортах, его отправили не туда. Ошибочка получилась всего-то на 10 лет.

Откровенно говоря, я здорово испугался, когда застал у себя на кухне взрослого мужика, доедающего мою утреннюю яичницу. Причем ел он ее довольно странно – одной рукой. Другая рука, а точнее ее пальцы, лежали на достаточно странном приборе, похожим на плеер.

— Привет, Витек! – сказал он, когда я испуганно выглянул из коридора.

То, что он назвал меня по имени, немного успокоило, но не настолько, чтобы потерять бдительность. Я, не входя на кухню, нащупал обломок лыжной палки, стоящей у меня в углу, и спросил:

— Вы кто?

— Все нормально, Витя, свои. Это я, Дос. Точнее… – мужик отложил вилку и перестал жевать. – Понимаешь… – продолжил он, – как бы тебе объяснить? Ну, ты помнишь Доса Жусипова?

Я отлично знал Доса Жусипова, которого видел буквально вчера, но это ни о чем не говорило. Тем более что этот самозванец явно не был Досом.

— Так вот, Дос – это я. Точнее… тот, кем Дос станет через 28 лет. Я понимаю, тебе трудно в это поверить, но – я из будущего. Знаю, что все это очень дико, и я выгляжу сумасшедшим. Но я оттуда, и тебе нужно в это поверить.

Видя, что я не очень-то ему поверил, он поскреб свободной рукой свой лысоватый череп и предпринял новую попытку убедить меня, что я должен верить в эту очевидную ахинею.

— Понимаешь, перемещаться во времени – у нас это как у вас Интернет. Вполне привычное явление.

— Допустим, – согласился я, – но что вы делаете на моей кухне? Уж больно не вяжутся высокие технологии будущего с моей холодной яичницей.

— Действительно, смешно, – согласился он. – Но, видишь ли, я тут с самого утра. Выйти не могу: дверь закрыта. Пятый этаж. Одним словом, изголодался. Мы там, в будущем, тоже кушаем, – улыбнулся он.

— А, собственно говоря, почему вы именно ко мне пожаловали? – с иронией вопрошал я. – Вы больше на домушника смахиваете, чем на гостя из будущего.

— Ну вот, ты не веришь, – разочаровано махнул он свободной рукой. – Давай я лучше объясню. А уж потом ты решишь, верить или нет. Да ты расслабься. Все нормально.

Я поймал себя на мысли, что мужик действительно немного похож на Доса, только здорово постаревшего. Внешне не особенно, но повадки – точно его.

Естественно, я не поверил ни одному его слову, но, с другой стороны, я абсолютно не знал, что мне делать, и поэтому мне ничего не оставалось, как слушать. Я вошел в кухню и прислонился спиной к холодильнику. Палку я держал в руках. Он с пониманием отнесся к моему оружию и начал объяснять.

— Я тут, пока тебя не было, установил, что сейчас 2002 год. Понимаешь, эту квартиру я у тебя куплю через пять лет. Так что в моем времени она моя. А так как я собирался в 2012 год, то, естественно, попал бы к себе домой. Я специально рассчитал так, чтобы не встретиться с самим собой: как раз в апреле 2012-го я уезжал из Алма-Аты. И если бы не этот придурок-оператор, который заслал меня к тебе, я бы уже давно сделал копию со своего свидетельства о рождении и был дома. Я же вынужден сидеть здесь и ждать, когда до этого идиота из таймпорта дойдет, что он не туда меня заслал, и сообразит, где меня нужно искать. Вот, гляди, я постоянно держу свои пальцы в этом приборе. Это идентификатор. Обычно чтобы вернуться в свое время достаточно в заданный момент приложить пальцы и… ты дома. А теперь, поскольку меня там потеряли, я должен держать их здесь постоянно. Меня давно бы уже нашли, если бы я попал сюда официально. Но так как мой визит – полная нелегальщина, то обо мне знает только этот недоучка-оператор, который, естественно, побоится подключить к моим поискам специалистов и будет искать сам.

— Очень интересно, – согласился я. – Правда, больно уж ваше светлое будущее напоминает наше настоящее. Взятки, нелегальщина, криминал. Я думал, что в будущем мы это изживем. Опять же – свидетельство о рождении. Мы тут уже от прописки фактически избавились, выездные визы отменили. А вы там все еще за справками бегаете. Нестыкуха получается.

— Увы, – согласился Дос. – Видишь ли, я в Россию собрался. А у нас чтобы выехать, нужно собрать штук двадцать разных документов. Бюрократию развели страшную. И надо же – потерял метрики. Помню, до 2012 были, а потом – как корова языком слизала. А без них никто даже разговаривать не хочет.

— А что, из Казахстана все еще едут? – поинтересовался я.

— Едут, – подтвердил он, – еще как. Кто побогаче – в дальнее зарубежье, кто победнее – в Россию. Уже миллионов десять осталось. Даже оралманы назад откочевали.

— А что ж так? Вон у нас по телеку и в газетах говорят, что во всем СНГ у Казахстана самые высокие показатели по зарплате. Нефть есть, газ есть, вся таблица Менделеева – удивился я, отставляя палку в угол.

— Да и у нас то же самое говорят, – подтвердил он. – Мы тоже на первом месте по показателям – того и гляди, Швецию обгоним. Но люди почему-то едут. То ли показателям не верят, то ли они их не касаются.

— Слушай, а кто у вас президент? – поинтересовался я.

— Как кто? – оживился он. – Ах, да… ты знаешь, у нас теперь полная демократия. Президенты каждые четыре года меняются. Сначала был… как его… кажется, Тасмагамбетов. Я, откровенно говоря, политикой мало интересуюсь. Ты же знаешь, я всегда был в этих делах «чайником». Так, на выборы сходишь, бюллетень в урну опустишь, и до других выборов живешь без проблем... Потом, кажется, Дарига Нурсултановна. А, может, и наоборот. Но это неважно. Главное, что они стали меняться. Да так часто, что можно и не уследить. Правда, правят они как-то странно: вроде и они, а вроде и не они. Понимаешь, наши президенты какие-то малахольные. Они с дачи Первого не вылезают.

— Какого первого? – не понял я.

— Назарбаева, конечно, – пояснил Дос. – Знаешь ли ты, что еще в ваши времена был принят такой закон, по которому кого бы мы ни выбрали в президенты, они все равно остаются вторыми. А Первый – он как бы всегда остается Первым. Поэтому все наши президенты с ним советуются и, как говорят злые языки, пляшут под его дудку.

За окном стало темнеть, и мой гость тревожно посмотрел на часы

— Смотри, что делает, подлец!.. Он что, меня тут насовсем собрался оставить? Я этому оператору морду набью.

— Давай-ка чаю поставим, – предложил я. Было явно, что это не грабитель. И потом, у меня появился интерес к этому странному разговору. Я чувствовал, что мне все больше верится в то, что он говорит.

— А что, выборы у вас честно проходят? – задал я вопрос, наливая воду в чайник.

— А кто их знает? Злые языки утверждают, что выборы нечестные. Вначале так и было. Мы проголосуем – они посчитают. Результат всегда один: побеждает обычно тот, кого Первый поддержит. Много шумела по этому поводу оппозиция. Да ты сам знаешь, при тебе это было. Требовали, чтобы все было честно. Но чем больше вокруг этого шумели, тем хуже становилось. И тогда какая-то светлая голова предложила сделать, как в Америке. Чтобы компьютер считал. Мол, его не подкупишь. Все согласились и сделали точь-в-точь как в Америке… с небольшой разницей: программу для компьютера составили с учетом национа­льных особенностей. И с тех пор у властей вообще проблем не стало. Теперь все компьютер делает. А результат тот же: на кого Первый укажет, тот и побеждает. Зато к властям никаких претензий.

— А что пресса, телевидение? Как со свободой слова? Тут у нас, если помнишь, нелояльных власти зажимают. Лицензии не выдают, а прежде выданные отбирают, типографии не печатают, распространять отказывают, исками много­миллионными разоряют...

— Что ты, у нас такого и в помине нет. Куча газет разной политической ориентации. Каждый свое гнет. Левые против частной собственности. Правые против коммунистов. Националы за самобытность. Космополиты за интеграцию в мировую цивилизацию. Аграрии против глобалистов. Антиглобалисты против геев. Читай, не хочу.

— И что, можно кого хочешь критиковать? – не отставал я. – Скажем, высокопоставленных чиновников?..

— А то! Критикуй хоть кого. Да хоть самого президента. Кстати президентам больше всех достается. Особенно перед выборами. Тут уж всех собак на них ве­шают и… в отставку. Сам Первый обычно тоже по этому поводу дает интервью у себя на даче. Мол, очередной президент не справился с возложенными на него обязанностями и потому нам нужен новый президент. И тут же, как бы невзначай, называет того, кто подходит на это место.

— Так ведь если все эти президенты под его чутким руководством работают, то получается, что виноват сам Первый? – не удержался я.

— В этом-то и вся хитрость. Ну и что из того, что президенты каждый день ездят к Первому? А вы докажите, что они там заглядывают ему в рот и записывают каждое слово. Народ их в президенты избрал – пусть и отвечают... Смотри, чайник закипел.

— Ловко придумано, – согласился я. – Ну, а самого Первого-то критиковать можно?

— А за что? Он же пенсионер. Никого не трогает, никому не мешает. Сидит на даче, цветы выращивает. Грех старого человека обижать...

Зазвонил телефон. Я снял трубку. Звонил Нурлан. Оказывается, гаишник забрал у него права. Не могу ли я помочь ему их вернуть. У меня сроду не было знакомых в ГАИ, а потом мне абсолютно не хотелось выслушивать его историю о честным инспекторе, отказавшемся от 500 тенге, поэтому я, сославшись на за­ня­тость, быстро свернул разговор и положил трубку.

— Нурик звонил? – поинтересовался Дос, который слышал мой разговор по телефону и, получив утвердительный ответ, вспомнил, что тот ему так и не отдал «Выигрыши» Кортасара.

— Сказал, что кому-то дал почитать, а кому – забыл.

С этого нужно было и начинать, про себя подумал я: книга Хулио Кортасара, о которой сказал Дос, стояла у меня на полке в соседней комнате. Я ее полгода назад действительно взял у Нурлана и как-то все забываю отдать. Это было последней каплей, переполнившей чашу моего недоверия к странному гостю. До меня дошло, что сидящий передо мной человек действительно Дос Жусипов, и он действительно прибыл из будущего. Лучше не стало. Напротив, мысли стали путаться, и я усиленно стал соображать, как себя вести дальше. Но ничего умного в голову не шло, и мне ничего не оставалось, кроме как слушать.

— Кстати, кое-какие проблемы у нас вообще исчезли, – продолжил Дос. – Например, с теми же гаишниками. Им надоело дикое и рискованное мздоимство, и они создали негласный профсоюз. Благодаря этому для большинства водителей кончились проблемы на дорогах. Теперь большинство автолюбителей имеет «кры­шу», которой они платят ежегодно. Главное – найти через знакомых инс­пектора и с ним договориться. Никаких тебе бумаг. Ты платишь ему за год, а он вносит тебя в свой компьютер…

Увидев мое удивление, Дос пояснил:

— У них теперь у каждого в машине компьютер. Скажем, нарушил ты правила, тебя останавливает инспектор, берет права, пробивает на компьютере и если выясняет, что ты «под крышей» – ты свободен. Правда, крыша не работает в случае ДТП. Так что у нас без крыши ездят только пенсионеры.

— Ты хочешь сказать, что такое «крышевание» решило проблему? На самом деле это та же взятка, только оптом и на весь год вперед.

— И все же это лучше, чем у вас. Заплатил один раз и потом ездишь год без страха и нервотрепки. Удобно. А с другой стороны, это уже даже не взятка, а налог на нарушения ПДД.

Я налил чаю, достал вазочку с конфетами и, не перебивая его, кивнул, предлагая приступать.

— Вообще у нас в 2030-м на это стали несколько иначе смотреть. Ведь как это было в прошлом, то есть у вас сейчас? Если деньги попадают в казну, а из нее в карманы чиновников – это хорошо. А если эти же деньги сразу оказываются в карманах чиновников, то это взятка, это осуждалось и преследовалось по закону. Правильно? У нас иначе. Считается, что чиновник, работающий на государство, должен зарабатывать хорошие деньги.

— Ты хочешь сказать, что взятка уже не осуждается? – перебил его я.

— Ты знаешь, всем надоело бороться с коррупцией, и когда на нее махнули рукой, все как-то само собой уладилось и организовалось. Взятки или, как у нас это называется, бонусы стали нормальным явлением. Дают и берут все. В принципе, это то же самое, что и в ваше время, только вы это делаете, стыдливо пряча глаза и воровато оглядываясь. А мы не лицемерим и делаем это открыто, с чувством собственного достоинства и ощущения своей значимости для окружа­ю­щих.

Поймав мой негодующий взгляд, он зачем-то оглянулся и, перейдя на шепот, уточнил

— Так думают в 2030 году. Сам же я имею другое мнение. Наверное, потому, что я уже старый и для меня взятка – она всегда останется взяткой.

— И что, людям это нравится? – спросил я. – Неужели это не мешает жить?

— Ты знаешь, это как болото, оно незаметно затягивает, и ты сам не замечаешь, как начинаешь жить по этим законам…

Шесть лет назад мой сын учился в АГУ. Чтобы учиться бесплатно, нужно быть отличником… либо заплатить 2 тыс. баксов. Практически все студенты его группы училась бесплатно: их родители заплатили положенный бонус. Мой сын учился очень хорошо, и в других условиях мне не пришлось бы платить за его обучение. Но преподаватели, желая раскрутить меня на две «штуки», специально занижали ему оценки. И я вынужден был дать взятку, потому что в противном случае обучение сына обошлось бы мне в четыре раза дороже. На это я просто бы не потянул. Точно так же у меня есть «крыша» в ГАИ. Так что я являюсь прожженным взяточником, – поставив себе такой диагноз, он на минуту остановился, ожидая, когда я ему подолью чаю. И, как бы желая оправдать свою прожженность, отхлебнув чаю, продолжил с большей энергией:

— Ты знаешь, теперь берут все. То есть абсолютно! Ладно там всякие чиновники, теперь даже самые простые люди научились иметь свой бонус. Вот, например, что у нас делают кондукторы рейсовых автобусов. При стоимости проезда 50 тенге все платят 55. Пятачок – это их бонус. Попробуй не заплатить! Во- первых, она тебя выставит в глазах остальных пассажиров как крохобора, готового удавиться за пятак, а во-вторых, если ей удастся, то обязательно провезет тебя одну лишнюю остановку. Желающих все это иметь за пять тенге нету.

Даже продавцы газет у нас, и те имеют свой бонус. При заявленной на ценни­ке цене вы должны накинуть пятачок. Попробуйте не заплатить бонус – вы, во-пер­вых, простоите минимум пять минут в ожидании своей газеты: демонстративно будут обслуживать других, а в конце концов вы получите мятый, порванный или грязный экземпляр, который специально припасен для таких принципиальных клиентов.

Хотя таких уже и нет. У нас считается неприличным лишать человека его бонуса. Это негласное правило, и всякий, его нарушающий, считается непорядочным человеком.

— То есть у вас не давать взятку считается непорядочным, – уточнил я. – А чем тогда занимаются правоохранительные органы?

Дос поморщился.

— Только не этим. Видишь ли, у нас по-другому относятся к тому, что в ваше время называется вымогательством. Ведь у вас никто не станет обвинять в вымогательстве официанта, получающего чаевые? А тут, представь себе, все стали давать и получать чаевые за свою работу. Конечно, можно жить только на зарплату. Я даже знаю таких людей. Но это исчезающий способ существования. Можно на зарплату и на бонусы. Так живут большинство. Можно только на бонусы. Правда, в этом случае нужно либо платить налоги, либо иметь «крышу», с которой щедро делиться.

—??!

— Да, да, не удивляйся. Это целая философия, которую уже давно пропихивают в сознание людей. Телевидение, газеты, книги формируют новое понимание взятки как основы межличностных отношений. По их мнению, важно, чтобы человек, выполняя свою работу, приносил людям пользу. Мол, никто не станет благодарить чиновника, не сумевшего решить вопрос, или врача, не вылечившего больного. Поэтому рыночные отношения требуют от нас, чтобы мы платили за всякую работу, от которой мы имеем пользу. Лечит врач – плати. Учит педагог – плати. Охраняет полицейский – плати.

Государство им, конечно, тоже платит, но, во-первых, мало, а во-вторых, только за ту часть, что они делают для государства. Грубо говоря, государство платит врачу, учителю и полицейскому, потому что ему нужны здоровые, образованные и защищенные от хулиганов граждане. Но это минимум, и если он вас устраивает, то, пожалуйста, не платите никому. Но если вы хотите иметь не просто здоровье, а хорошее здоровье, если вы хотите, чтобы ваши дети не просто умели читать и писать, а были хорошо образованными людьми – платите тем, кто это вам сделает. Если вы хотите, чтобы полицейские не просто ездили в патрульных машинах по городу, но и отыскали преступников, напавших на вас, то извольте их заинтересовать – заплатите им.

— Да-а, – согласился я, – действительно, целая философия оправдания тотальной коррупции. И что, многие так мыслят у вас?

— Большинство. Кстати, недавно в парламенте рассматривался вопрос о необходимости приведения законодательства в соответствие с этими взглядами.

— Дос, – я впервые назвал его по имени, – но это же дико! Получается, что вы хотите коррупцию сделать основой не только государственных, но и человечес­ких отношений.

— Знаешь, там у себя я обычно на такие провокационные вопросы не отвечаю, – он перешел на шепот, – но тебе скажу. Да, дико, но с этим согласятся только немногие. Большинство из окружающих меня – те, кто вырос в Эпоху Независимости, думает иначе. Они считают это нормальным. Они живут во всем этом почти сорок лет. Люди к этому уже так привыкли, что не представляют, как можно жить иначе. Это уже норма жизни. И диким здесь, по большому счету, является то, что законы страны уже давно не соответствуют жизни. Конечно, мы видим, что в других странах все иначе, и там это считается преступным. Но официальная идеология давно уже дала на это ответ: «У них своя свадьба, а у нас своя». И это опять же устраивает большинство. Мне это, повторяю, очень не нравится, но меня это не касается. Вот добуду свое свидетельство и… – он махнул рукой в пространство.

Я снова подлил чаю. Дос откусил конфету и с удовольствием отхлебнул чаю.

— Конфетки-то еще российские, – произнес он, прочитав на фантике. – У нас их уже нет, все съели, – и видя, что меня интересует, почему это произошло, продолжил:

— Дело в том, что политика «не нашим, не вашим», которую часто называют многовекторной, привела к тому, что Казахстан, находясь в достаточно сложной геополитической ситуации, все больше напоминал цветок в проруби. Его испо­ль­зовали все, а он никого. Никто не хотел работать с нами по-серьезному. Россия осторожничала, видя проамериканские настроения. Америка боялась вкладывать в казахстанскую экономику, боясь возврата России. Европа не видела четких гарантий ориентации на атлантические ценности. Арабские страны отпу­гивало открытое заигрывание с США. Китай хотел бы, но мы сами были с ним предельно осторожны. Одним словом, стремление угодить всем привело к тому, что Казахстан оказались сам по себе, без серьезных партнеров.

Экономики ника­кой. К 2030 году в Казахстане не было построено ни одного нового сколько-нибудь серьезного промышленного предприятия. В лучшем слу­чае иностранцы тратили деньги на модернизацию старых советских предприя­тий, стараясь получить максимум прибыли в кратчайшие сроки. Оставаться здесь надолго, зарывать свои капиталы в нашу землю никто не собирался. И, несмотря на сравнительно неплохие показатели за счет продажи нефти, мы все больше превращались в сырьевой придаток наших стратегических партнеров, которые использовали наши ресурсы в свое благо.

— А что, в России по-другому? – поинтересовался я.

— Россия уже к 2010 году сделала мощный рывок и переживала промышленный бум. Китай после десятилетнего промышленного застоя, вызванного политическими коллизиями, связанными с отстранением коммунистов от власти, вновь начал набирать обороты. Россия и Китай буквально наводнили страну своими дешевыми товарами. Чтоб спасти отечественное производство, которое к тому времени уже принадлежало четырем семьям казахстанских олигархов, находящихся в родственных отношениях с Первым, власти ввели протекционистские пошлины, которые напрочь закрыли дорогу иностранным товарам в Казахстан, – здесь Дос сделал многозначительную паузу и, как бы подводя итог сказанному, сказал: – Так что, если не возражаешь, я парочку конфет возьму себе на утро.

— Пожалуйста, – согласился я, – возьми больше. Кстати, можешь меня в своем будущем угостить. Это мои любимые. Мы как там с тобой, встречаемся?.. или я… – тут я замолчал, поймав себя на мысли, что меня там вообще уже может и не быть. – Ладно, можешь не отвечать. Бери, не стесняйся.

Он засунул горсть конфет в карман, отнял левую затекшую руку от идентификатора и с удовольствием размял пальцы.

— Уже десятый час. Этак я действительно здесь могу заночевать. Если что, ты уж извини за беспокойство, – стал извиняться Дос, снова засовывая пальцы в идентификатор. – Мешаю тут тебе…

— Да ладно, чего уж там, – успокоил я его. – Мне тоже интересно тебя послушать. Не каждый день гости из будущего заглядывают. Кстати, ты как насчет того, чтобы выпить? У меня как раз бутылочка «Парламента» имеется. Не возражаешь?

Дос не возражал. И мы выпили по рюмочке, закусив маринованными огурчиками, оставшимся после дня моего рождения.

— Вообще-то рассказывать о конкретных людях при путешествии в прошлое категорически воспрещается, – пояснил Дос. – Если узнают, можно срок схлопотать. Поэтому ты извини, но я о тебе и о наших знакомых не буду говорить.

— О'кей, – согласился я. – Откровенно говоря, я и не собирался спрашивать. Знаешь, как-то страшновато.

— Правильно. На фиг тебе это надо, лишняя головная боль. Так, вообще, обо всем – это можно.

— Тогда скажи мне, – предложил я, – как стали жить – лучше или хуже? Я имею в виду основную массу населения.

— Черт его знает, – задумался мой гость. – Это смотря как оценивать. С точки зрения того, что я вижу по телеку и читаю в газетах – вроде бы лучше. Но из разговоров со знакомыми, друзьями, родственниками – мало что изменилось. Та же проблема найти работу. Кто при работе – вроде живет неплохо. Крутых машин стало больше. Зато те, кто без работы, – хоть побирайся. Бомжей тоже стало больше, но и богатых вроде бы прибавилось. Вокруг Алма-Аты целые пригороды из шикарных особняков выросли, и еще строятся. Но, с другой стороны, километровые очереди безработных возле касс по выдаче пособий.

Много стало безработных. Особенно после того, как умер челночный бизнес и закрылись барахолки. Супермаркеты и фирменные магазины разорили челноков и мелких торговцев. Причем не без помощи властей, которые за хорошие бонусы напринимали массу законов, сделавших невыгодным мелкий бизнес.

— А что, неужели все так довольны жизнью, что никто и не протестует? Ну, там митинги какие, или оппозиция – чего против? – поинтересовался я.

— Что-что, а с оппозицией у нас полный порядок. Я уже говорил, что партий разных штук двадцать, в глазах рябит. Правда, они митинги и пикеты не органи­зуют – надобности нет. Теперь у них прямой доступ на телевидение. Каждую среду на «Хабаре» политические дискуссии. Целый час. Собирают разных политиков и устраивают такое шоу, что сериалы смотреть не надо. Такие словесные баталии проходят!.. Одни одно предлагают, другие-другое, третьи – всех посылают по матери. Иногда так сцепятся, что Рериху их приходится чуть ли не растаскивать.

— Так Владимир Рерих все еще работает на «Хабаре»? – удивился я.

— Еще как! Он там главный. Говорят, он эти дискуссии и придумал, убедил Первого, и сам их ведет. Лет десять уже. Поначалу действительно было интересно смотреть, как они грызутся и друг друга кизячат. Даже я иногда смотрел. Но потом охладел народ к рериховскому шоу. Дошло до людей, что все эти партии, вся их политика в одном заключается – своего лидера в глазах Первого зарекомендовать с лучшей стороны, чтобы тот на следующих выборах на него пальцем указал.

— Обожди, Дос, – перебил я. – Неужели нет никого, кто взял бы да сказал, что все это спектакль, что на самом деле всем правит Назарбаев и что все вопросы нужно задавать ему?

— Были такие. Но вывелись. А точнее, их вывели. Да ты помнишь, были такие, кто выдвинул лозунг: «Казахстан без Назарбаева!»?

— Ну, это как раз сегодняшняя оппозиция предлагает, – вспомнил я. – И что с ними стало? Пересажали, поубивали, повысылали?

— Да в том-то и дело, что нет! Все сделали очень цивилизованно. С ними расправились методом старухи Шапокляк. Помнишь из мультфильма про Чебураш­ку, там эта старуха занималась мелкими пакостями. Короче, у всех, кто считал, что Казахстан может прожить без Назарбаева, вдруг начались сплошные проб­лемы. Налоговики почему-то стали находить нарушения у тех оппозицио­неров, кто занимался хоть каким-то бизнесом. Домушники почему-то стали грабить только их квартиры, а хулиганы – приставать именно к ним. Инспекторы ГАИ, останавливая оппозиционеров, усматривали нарушения даже в самых невероятных ситуациях, что всегда заканчивалось лишением прав и помещением их авто на штрафные стоянки. У их детей начинались неприятности в школе, у родственников – на работе. Вдруг нашлось много граждан, которые стали подавать на них в суды. Иски были самые разные: хозяйственные споры, защита чести и достоинства, распространение клеветы, обвинение в харрасменте, в хакерстве и проч. В конце концов, этим людям некогда стало заниматься критикой Назарбаева. Они вынуждены были целыми днями просиживать в судах, бегать по инстанциям, решая свои проблемы, доказывая свою правоту. Чем некоторые из них, кстати, занимаются и по сей день.

— Ну, вообще-то это не новость, – перебил его я. – Их и сегодня власть прессует. Они, правда, все же умудряются о себе заявлять и быть на слуху.

— Вот-вот, это сегодня, а завтра, чтобы совсем их «задвинуть», власти создали свою собственную оппозицию. Есть несколько группировок, возглавляемых платными агентами КНБ, которые под крикливыми лозунгами типа «За народ!», «Чиновников-воров – в тюрьму!» собирают вокруг себя всех недовольных властями и создают иллюзию оппозиционной деятельности. Им даже эфир для этого дают на «Хабаре». Всех недовольных, после соответствующей идеологической обработки, либо натравливают на остатки старой оппозиции, либо «гасят» при помощи все того же шапоклячного метода. Причем это они с лидерами мин­дальничают – судебные процессы, подслушивание, слежка. С простыми людьми, недовольными властями, в последнее время проще – задерживают, подбрасывают наркотики в карман и… на пять лет.

— Обожди, а куда Бюро по правам человека смотрит? Жовтис в вашем будущем еще есть?

— Есть-то он есть, да толку?.. Он у них как бельмо в глазу был. Долго они не могли его нейтрализовать, но в конце концов придумали. Не поверишь, но сегодня в стране работает больше сотни правозащитных организаций! Все они, кроме того старого Бюро, финансируются, как ты догадываешься, из бюджета и, соответственно, управляются сверху. Вся хитрость в том, что они действительно защищают права людей, но только при чисто бытовых, административных нарушениях их прав. За дела же политического характера, связанные так или иначе с нарушением демократических прав граждан, они берутся, но волокитят их годами, все это время безбожно «стуча» на своих клиентов в КНБ. В конце концов, либо люди устают и отказываются искать справедливость, либо КНБ находит на них компру и вынуждает их сдаться.

А Жовтис... о нем сегодня мало кто помнит. Во-первых, потому что все СМИ перестали его замечать. Лет десять назад вдруг как кто-то обрубил. И с тех пор ни один телеканал, ни одна газета… ни слова, ни полслова. Во-вторых, все госорганы, все чиновники, к кому он обращается, защищая своих клиентов, сознательно устраивают мягкий саботаж. В ответ на свои обращения он получает отписки, порой носящие откровенно издевательский характер. Он не может помочь даже в самом простом деле. Понятно, в такой ситуации, кто к нему будет обращаться.

— Что-то совсем мрачно у вас! – заключил я, наливая еще по одной. – Даже и не хочется в это будущее. У нас и то не так безнадежно. Я тебе не завидую…

— Это я тебе не завидую. Через пару месяцев я уже буду в России, а тебе это все еще придется иметь.

— Судя по тому, что ты сказал, я догадался, что мне действительно жить в этом твоем будущем. Почему же я остался в таком Казахстане? – поинтересовался я.

— Ты забыл, что я не имею право рассказывать твое персональное будущее, – напомнил Дос, – поэтому я тебе ничего и не говорил насчет твоего будущего. Хотя могу сказать, что из наших общих с тобой друзей мало кто остался в Казах­стане. Вообще, в стране идет своеобразная селекция. Все бездарное и малопригодное для цивилизованной жизни – остается. Все продвинутое и талантливое – уезжает. В Алма-Ате все меньше нормальных людей, с кем можно поговорить. Из старой нашей тусовки осталось два-три человека. Лично я общаюсь в кругу так называемых сталкеров. Это специалисты, приехавшие работать по контракту в различных фирмах. Много иностранцев, с ними тоже можно нормально общаться.

Но наша молодежь – это ужас! Где их учат? И чему? Витек, они не фига не знают и не хотят знать. Я тут недавно случайно в разговоре к слову сказал о Лолите – ты представляешь, мои коллеги, которым уже около тридцати – ладно, не читали, так они даже не слышали ни о «Лолите», ни о Набокове. Деградация! Но самое страшное, что они не осознают своей ограниченности. Они считают себя вполне нормальными и образованными людьми.

— Ну, ты даешь, – не выдержал я. – Что ж получается, одни дебилы в стране живут?

— Нет, конечно, много и толковых ребят есть, но вся беда в том, что либо эти толковые смиряются и становятся, как все, либо живут с одной мыслью: «сделать ноги».

Есть как бы две категории людей. Тех, кто понимает всю «болотистость» нашей жизни и стремятся вырваться отсюда, для чего они учат иностранные языки, получают образование, стараются стать высококлассными специалистами и в целом ориентируются на Запад. Их у нас называют «атлантистами». И тех, кто не видит несуразности и ущербности нашей жизни. Эти принципиально не хотят ни знать чужие языки, ни учиться, чтобы соответствовать требованиям времени, ни менять этот образ жизни. Их называют «патриотами» или «евразийцами».

Одни смакуют жизнь, не замечая ее вторичности по сравнению с тем, как живет остальной цивилизованный мир, другие морщатся, презрительно кривят губы и ждут удобного момента, чтобы уехать. Но ни первые, ни вторые ровным счетом ничего не могут дать стране. Первые – потому что они не в состоянии это сделать из-за своего низкого уровня, вторые – потому что для них эта страна чужая, и они не верят в возможность ее изменения.

— Слушай, а тебя, видать, все это здорово достало, если ты, всю жизнь сторонившийся политики, так об этом говоришь, – заметил я.

— Ты знаешь, человек ко всему привыкает, даже к нашему маразму, но я имел неосторожность в прошлом году съездить к брату в Омск. Недели мне хватило, чтобы сравнить и понять, что мы здесь живем в самом настоящем болоте, вонючем и душном. Вот тогда я и решил уехать.

Последние слова он сказал как-то особенно искренне, что называется, с болью. Было видно, что для человека, прожившего всю свою жизнь в Казахстане, это решение далось не просто так. Ситуация обязывала, и я налил водки.

— Давай выпьем, во-первых, за твое удачное возвращение, – предложил я. А, во-вторых, за то, чтобы… чтобы… – я запнулся. Пить за все хорошее, зная, что в будущем его не предвидится, было как-то не логично. – Знаешь, давай выпьем за твое прошлое, в котором тебе и мне жилось хоть и не очень сладко, но все же…

Дос молча кивнул и выпил залпом. Было видно, что он расстроился.

Желая его отвлечь, я поспешил задать первый попавшийся вопрос:

— А что Амантай-кажи, все еще развешивает свои простыни на деревьях?

— Простыни? – усмехнулся Дос. – Да нет, теперь его лозунги стоят по всему городу на специальных билбордах. По вечерам подсветка, голографическая графика, ну и все последние навороты в области рекламного дела. Содержание, как ты догадываешься, мало в чем изменилось: все также гневно клеймит предателей отечества и славит власть Первого. А простыни, кстати, в музее вывешены – в Музее Независимости. Очень интересный музей. В нем вся история Казахстана с момента обретения независимости. Кстати, там, в Зале Демократии, восковые фигуры всех главных казахстанских демократов можно посмотреть. Ертысбаев, Терещенко, Перуашев, Рерих. В музей школьников на экскурсию водят. Того же Амантая-кажи им как патриарха казахстанской демократии показывают.

— При жизни? – удивился я.

— Да-а-а. Кстати, там и Нуршина восковая фигура имеется. Он там как один из мэтров казахстанской оппозиционной журналистики представлен.

— А где Своик, Масанов, тот же Жовтис, другие оппозиционеры нашего времени? – поинтересовался я

— Где, где… – с некоторым раздражением ответил гость. – Там же, где и были. Говорят, что за границей их знают и довольно часто принимают, но в Казахстане о них мало кто знает.

—?!

— Ну, во-первых, потому что пресса их перестала замечать. Как-то так сложилось, что для журналистов они перестали быть интересными. На самом деле, насколько я знаю, существует общая установка: «Не замечать». Во-вторых, с некоторых пор у нас появились террористы, которые стали в прямом смысле терроризировать оппозиционеров. «Лига молодых патриотов» называется. Молодчики из этой подпольной организации устроили настоящую охоту на всех, кто не доволен властями.

— Ты же говорил, что их не трогают, – напомнил я Досу.

— Не путай. Не трогают известных лидеров, которых хорошо знают за рубежом. Они хоть и в информационной изоляции, но как бы неприкасаемые. Но их осталось человек десять на весь Казахстан. А вот всех остальных, пытающихся к ним прибиться, Лига прессует. Причем существует четко отстроенная технология. Вначале они звонят своей жертве и предупреждают о ждущих ее неприятностях, если не прекратит возмущаться. Если это не помогает, его бьют. На первый раз не очень сильно. Если и это не возымеет воздействия, тогда бьют так, что он чаще всего становится калекой. В особо исключительных случаях, говорят, бывало, когда особо упорным устраивали аварии или несчастные случаи с летальным исходом.

В итоге получается, что лидеры старой оппозиции «вымирают» естественным способом: кто от старости и болезней, кто уезжает из страны, кто отходит от политической деятельности. Тогда как пополнения их рядов нет: всех потенциальных оппозиционеров прессуют так, что желающих диссидентствовать все меньше.

— Обожди, – остановил я его, – как так получается, что существует подпольная террористическая организация, а власти об этом молчат и ничего не предпринимают?

— Почему не предпринимают? С ними активно борются. Правда, пока безуспешно. В прессе периодически появляются сообщения об облавах, об обысках, которые предпринимает полиция и спецслужбы. В рамках борьбы с Лигой молодых патриотов спецслужбы получили право без санкции прокурора врываться в помещения, производить обыски, аресты и держать подозреваемых под арес­том целый месяц, выбивая из них любые показания. Благодаря этой перманентной борьбе с терроризмом КНБ стал самым влиятельным органом в стране. Слежка приобрела тотальный характер. Говорят, что даже наши президенты находятся под неусыпным наблюдением агентов госбезопасности. Неспроста КНБ возглавляют только прямые родственники Первого. Сейчас это его внук. Я вообще подозреваю, что КНБ подчиняется непосредственно Первому и управляется с его загородной дачи.

— Знаешь, у меня такое ощущение, что ваша Лига – это и есть КНБ. Точнее, его секретное подразделение, созданное специально, чтобы «мочить» недовольных и заодно, чтобы иметь чрезвычайные полномочия.

— Хорошо нам тут рассуждать о том, что да как там у нас! Да еще и вслух об этом говорить. Посмотрел бы я на тебя, как бы ты о своих ощущениях у нас рискнул высказаться, – остудил меня Дос.

— Так ведь на кухне мы, – удивился я. – Чего бояться?

— Так это у вас кухни такие примитивные, без трецлеров, – увидев, что я не понимаю, о чем идет речь, он объяснил: – Это такой аппарат, что-то среднее между печкой и компьютером. В принципе вещь, конечно, незаменимая – все, что хочешь, приготовит. Причем тебе при этом присутствовать не обязательно. Едешь, скажем, с работы домой, набираешь по мобильнику заказ и, пожалуйста, пока добираешься, он все приготовит. Правда, как выяснилось, все эти трецлеры имеют «уши», которые исправно доносят в КНБ все, о чем ты говоришь у себя на кухне. Так что у нас уже давно люди боятся обсуждать такие темы даже на кухнях.

— Так, допустим, сказал я у себя дома что-то такое крамольное по поводу КНБ, Первого или еще чего. И что случится? Посадят? В Карлаг сошлют? – горячился я

— На первый раз будет собеседование, – спокойно объяснял Дос. – Придут и вежливо поговорят. Мол, то да се, дошли до них слухи, что вы нехорошие разговоры ведете. Конечно, в нашей демократической стране, каждый волен говорить все, что он думает, но нужно учитывать, что некоторые разговоры могут носить провокационный характер и могут способствовать нарушению стабильности, которую с таким трудом поддерживает власть. Дескать, поэтому рекомендуем вам быть более осмотрительными в своих высказываниях. Понятно, что в следующий раз ты подумаешь о том, что говоришь.

— А что будет, если не подумаю? – не отставал я

— Тогда жди неприятностей. Обычно таких недовольных забирают по подозрению в совершении какого-либо преступления и держат положенный по закону месяц. В течение месяца тебя будут бить каждый день, заставляя признаться в совершении какого-либо из нераскрытых преступлений. Мало кто выдерживает и не оговаривает себя. Правда, если и выдержишь, все равно осудят: у них там всегда есть 3-4 наркомана, которые, чтобы избежать отсидки, дадут против любого свидетельские показания. Вот так.

Возможно, по моему виду он понял без слов все, что я думаю об этом его будущем и, видимо, желая подсластить, добавил:

— Но на первый раз много не дадут. Обычно 2-3 года. Но зато если, отсидев, ты снова чем-то будешь недоволен, то тогда уж лет на 5, а то и на 10 упекут.

Подавленный последними откровениями гостя, я даже не нашелся, что сказать. Стрелка часов приближалась к 11-ти. За окном было совсем темно. Я стал разливать остатки водки.

— Знаешь, – Дос заговорил тихо и как-то проникновенно, – я здесь себя чувствую гораздо спокойнее, чем дома… ну там, в будущем. У вас еще все по-другому. Еще есть возможность говорить без оглядки, свободно уезжать… и вообще дышится как-то по-другому, свободнее. Я бы с удовольствием остался. Да нельзя. Категорически запрещено. Если что, они меня силой вытащат, но тогда уж только в тюрьму.

— Понимаю, – согласился я. По крайней мере из того, что ты рассказал, я понял, что ничего хорошего в будущем мне не светит. Так что буду думать, что делать, чтобы не оказаться в твоей ситуации. Спасибо.

— Давай-ка, пока я еще тут, – поднял Дос свою рюмку, – за те светлые головы, которые давным-давно говорили, что хреново нам будет, если мы позволим им управлять нами как баранами. Сами виноваты. Ты, я, все мы. Мы вели себя как стадо, потому так все и получилось. Давай!.. – он поднял рюмку и мы выпили. Огурцы кончились, закусывать пришлось хлебом. Помолчали.

— А что там Сара Назарбаева – все еще холодной водой обливается? – спросил я, решив прервать затянувшуюся паузу.

— Насчет ее лично – не знаю, но то, что в детских садах и школах это стало обязательным ритуалом, – это точно. Правда, больше всех выиграли преподаватели физкультуры и воспитатели. Теперь они за небольшой бонус освобождают детей от этой пытки. Десять таксов с каждого – и никаких проблем.

Вообще Сара Алпысовна после того, как был принят закон «О первой леди Республики Казахстан», стала Второй Мамой. То есть за ней был официально закреплен статус Матери всех казахстанских детей. С тех пор у каждого ребенка в Казахстане прямо в свидетельстве о рождении значатся по две мамы. Первая – родительница, и вторая – благодетельница. Поэтому все, что делается в стране для детей, от роддома до песочницы во дворе, именуется в честь Второй Мамы. Ей посвящают песни, которые дети поют на праздничных утренниках, ее именем названы детсады, школы и молодежные организации. Ежегодно все дети страны пишут сочинение на тему «Моя Вторая Мама». Лучшие сочинения зачитываются по национальному телевидению, а их авторы награждаются почетными призами. На базе благотворительного фонда «Бобек» создан банк с одноименным названием, который сегодня является самым крупным и влиятельным в Казахстане. Сара Алпысовна развила кипучую деятельность. По ящику только ее и видно. Так что и Первый и Вторая при деле...

В этот момент в дверь позвонили. Я пошел открывать. На пороге стоял сухощавый полицейский в чине майора. За ним я увидел двух сержантов.

— Добрый вечер, – вежливо сказал он. – Это квартира Сапроновых?

Я ответил, что это действительно квартира Сапроновых, а я Виктор Сапронов. Столь же вежливо я поинтересовался, чем обязан столь позднему визиту полиции.

— Ничего особенного, – успокоил меня майор, – проверка паспортного режима. Можно посмотреть ваши документы?

Я вынужден был пригласить полицейских войти, и пошел за удостоверением. Пока я рылся в карманах своего пиджака, полицейские, естественно, просочились в холл и увидели сидящего на кухне Доса.

— А вы кто? – с вкрадчиво-вежливой интонацией спросил майор, обращаясь к гостю из будущего.

Я постарался отвлечь полицейского, загородив Доса и протянув ему свое удостоверение. Он мельком скользнул взглядом по документу и, не взяв его в руки, отодвинув меня, вошел в кухню.

— Так кто мы будем? – повторил он свой вопрос Досу.

— Это мой знакомый, зашел по делам, – стал торопливо объяснять я, чувствуя, как откуда-то изнутри меня заполняет смутная тревога.

— Т-а-к… – удовлетворенно потянул офицер и, подойдя вплотную к столу, за которым сидел Дос, уставился на прибор, в котором находились его пальцы. – А документы у вашего гостя есть?

— А как же, – Дос, стараясь скрыть волнение, неловко вытащил из кармана удостоверение. Вот, пожалуйста. Действительно до 2040 года. Все как положено.

Майор долго изучал удостоверение. Стоя рядом, я увидел, что оно было точно таким же, как и у нас. Не поменяли, значит, – с облегчением подумал я. Но майору все равно что-то не нравилось. Перестав изучать документ, он не торопился отдавать его хозяину.

— Т-а-к… – опять потянул он, – а что это у вас на столе? И зачем вы туда пальцы засунули? А?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Лично я не знал, что можно было ему сказать на это.

— Да, это приборчик такой… специальный, – достаточно уверенно начал врать Дос, – музыку слушать. Правда, сломался. Вот…

Но майора это не убедило. И он, казалось, еще больше заинтересовался стран­ной вещицей.

— А ну-ка, разрешите посмотреть, – тоном, не терпящим возражения, попросил он.

Упираться было бессмысленно и Дос, отключившись от контакта с будущим, протянул идентификатор полицейскому.

Повертев его в руках, он вдруг без лишних разговоров сунул прибор вместе с удостоверением Доса себе в карман и произнес банальную до ужаса фразу: «Пройдемтесь, гражданин, в отделение, там разберемся».

В полных ужаса глазах Доса я увидел еще кое-что: он давал мне знак. Я опустил глаза и увидел, что пальцы его правой руки показывали мне знак, который я понял сразу.

— Господин майор, извините, можно вас на минутку? – я увлек офицера в соседнюю комнату. Мы вышли в зал и я плотно прикрыл за собой дверь. – Майор, какие проблемы, зачем он вам нужен? Мы тут сидим, понимаешь ли, выпиваем, никого не трогаем. Я вас понимаю, но поймите и вы нас! – я выгреб из портмоне все свои деньги, – вот тут около пяти тысяч. Хватит?

По глазам я видел, что майору этого вполне хватает. Но он покачал головой и с сожалением развел руками.

— Не могу. Приказ. Сказали доставить. Не знаю, чего там он натворил, но сказано продержать его трое суток. Так что убери это.

Когда мы вернулись, сержанты уже выводили Доса в коридор. Я кивнул ему и попросил майора разрешения перекинуться с ним парой слов. Полицейские вышли на лестничную клетку, но дверь не закрыли, чтобы видеть задержанного. Времени было в обрез. Я рассказал о нашем коротком разговоре с майором, и Дос прямо на глазах побледнел. Его даже качнуло.

— Вот суки! – выдавил он сквозь зубы, – и здесь достали. Все, я пропал!

— Не понял, – переспросил я, – что это значит?

— А то, что каэнбэшники из 2030 года навели ваших полицейских. И это неспроста. Наверняка у этого идентификатора тоже были «уши». А я, как последний дурак, разоткровенничался. Вот они и решили меня придержать здесь, чтобы подставить под статью таймпортовского законодательства. Ведь если я не появлюсь в нашем времени через 24 часа, меня разыщут и депортируют принудительно. А это, во-первых, срок, а во-вторых, мне уже будет очень сложно уехать из страны. Да, скорее всего, я и не выйду уже оттуда.

— Пошли, – майору явно надоело ждать, – не навсегда же прощаетесь. Скоро вернешься и допьешь свою водочку. Давай выходи.

Его повели вниз по лестнице, а я, как завороженный, шел следом, начиная осознавать весь ужас происходящего. На моих глазах человека уводили в будущее под конвоем!

Я физически ощутил леденящую тень этого будущего, от которого нельзя спрятаться даже в прошлом. И тогда я решил изменить это будущее. Я еще не знал, как это можно сделать, но я знал главное: это нужно делать сейчас.