Featured

Дмитрий Фурман: Феодальные границы властной вертикали.

furman_dmitiy При безальтернативной верховной власти федерализм невозможен, «феодализм» не только возможен, но и неизбежен. Квазифеодальные отношения – естественное порождение стремления авторитарной власти к стабильности и покою. Но в них самих есть постоянная возможность дестабилизации. Эти неформальные отношения регулируются интересами и «понятиями», и регулируются плохо. Эти отношения стабильны, пока «никто не шевелится».

 

 

После того как Путин убрал популярного в Ингушетии Руслана Аушева, который умудрялся сохранять в ней порядок даже тогда, когда под боком бушевали чеченские войны, эта маленькая страна стала неуправляемой. Яркий и самостоятельный Аушев не мог не раздражать Путина, который стремился включить Ингушетию в расширяемую им бюрократическую властную вертикаль. Но назначенный Путиным Зязиков вызывал у ингушей ненависть, и только то, что Москва все-таки отступила от принципа не поддаваться давлению общества и убрала путинского назначенца, спасло его от гибели. А следующего присланного Москвой президента, Евкурова, подорвал террорист-самоубийца или террористка. И тогда Медведев доверил замирение Ингушетии главе Чечни Рамзану Кадырову.

 

Формальное и реальное

 

Если в Ингушетии Кремль потерпел неудачу, то в соседней Чечне, наоборот, он достиг относительного успеха. Кадыров смог в значительной мере установить порядок в своей республике. Очевидно, он действительно популярен в Чечне и лоялен Кремлю. Но если Ингушетия – пример ограниченных возможностей властной бюрократической вертикали, то Чечня – отнюдь не пример ее успешного функционирования. Дело в том, что отношения московской власти и Кадырова – это не отношения в бюрократической вертикали. Они значительно ближе к отношениям в феодальной иерархии, в которой «вассал моего вассала – не мой вассал». (О феодальных или квазифеодальных отношениях в постсоветской России, кстати, недавно вышла интересная книга Владимира Шляпентоха «Современная Россия как феодальное общество».)

 

Кадырова лишь очень условно можно назвать путинским назначенцем. Путин, конечно, помог ему прийти к власти, Кадыров предан Путину и регулярно приносит «дань» в виде совершенно фантастических результатов чеченских голосований. Но реальный источник его власти – не назначение «сверху», а то, что у него – мощная «дружина», состоящая из бывших боевиков, и поддержка традиционных чеченских структур – тейпов и вирдов, а сам он – сын полевого командира и муфтия, впоследствии также президента Ахмада Кадырова. Его положение не менее прочно, чем путинское, ибо снять Кадырова – значит, очень вероятно, вызвать третью чеченскую войну. И внутри Чечни Кадыров правит по своей воле, считаясь лишь с законами адата и отчасти шариата.

 

Формальные и реальные отношения могут очень отличаться друг от друга. Дудаев провозгласил независимость, но реально ее не достиг. Кадыров провозгласил, что Чечня навеки в составе России, но степень его реальной независимости – не меньше дудаевской и значительно больше, чем, например, у Южной Осетии, независимость которой мы признали. Примеры Ингушетии и Чечни показывают, как трудно бывает провести бюрократическую вертикаль и как она естественным образом может перейти в квазифеодальные отношения, обеспечивающие относительную стабильность.

 

Отношения Москвы и Кадырова – это крайний случай. Полунезависимость Чечни – результат чеченских войн. За нее заплачено кровью. Ее завоевали Дудаев и Масхадов – только оказалось, что не для себя, а для Кадырова. Но эту же тенденцию мы видим и в других регионах, прежде всего инонациональных и особенно таких, где местная культура резко отличается от русской, а народы имеют сильное самосознание. В Кировскую область можно назначить губернатором Никиту Белых, который раньше работал в Перми, в Нижегородскую – москвича Валерия Шанцева. Но направить их в Калмыкию, Татарстан или Башкирию было бы очень рискованно. И дело не только в том, что это оскорбило бы чувства калмыков, татар и башкир и могло бы дестабилизировать ситуацию в потенциально сепаратистских регионах. Они бы просто не смогли управлять сложно и непонятно для них организованными обществами с чужой культурой. В таких республиках образовались прочные имитационно-демократические системы личной власти президентов, совершенно «изоморфные» системе, сложившейся в России в целом. Илюмжиновы, Шаймиевы, Рахимовы – это как бы Ельцины и Путины (не скажу – Медведевы, ибо Медведев находится в очень своеобразной ситуации) местного масштаба. «Путин назначил Шаймиева» – такая же скрывающая реальное содержание форма, как и «Шаймиев избран народом Татарстана». А отношения одинаково «безальтернативных» правителей – это отношения не в бюрократической иерархии, а в иерархии «квазифеодальной». Местные правители обеспечивают спокойствие, платят Москве разные «дани», в том числе «дань» голосами, а взамен имеют свободу рук. Они скорее вассалы, чем бюрократические назначенцы.

 

Такие отношения не ограничиваются инонациональными регионами. Яркий пример подобного же рода – отношения Кремля и лужковской Москвы. Квазифеодальные отношения пронизывают всю нашу социальную иерархию. Верховная власть периодически пытается заменить их бюрократической вертикалью, как это сделал Путин в Ингушетии, но, как продемонстрировала та же Ингушетия, назначения могут дестабилизировать ситуацию, и вертикаль уступает место квазифеодальным отношениям, превращающим ее в формальность, фикцию. При безальтернативной верховной власти федерализм невозможен, «феодализм» не только возможен, но и неизбежен. В этом, как и во многих других отношениях, постсоветская система является прямым продолжением позднесоветской.

 

Что за фасадом

 

Когда при Ленине и Сталине советская власть ставила перед собой глобальные цели (мировая революция, построение социализма и т.п.), для достижения которых была готова заплатить любую цену и подавить любое сопротивление, доминировал авторитарный бюрократический тип отношений. Формально руководители республик выбирались партийными съездами и Советами, но это были фасадные и фиктивные отношения. Реально они назначались. При этом Ленин и Сталин могли направить болгарина в Украину, еврея в Казахстан и армянина в Азербайджан. Для достижения их целей было даже лучше, чтобы местный руководитель сам был не из местных. Например, если бы проводить коллективизацию в Казахстане поручили казаху, он мог бы пожалеть «своих» – казахов, а еврей Голощекин жалеть их не стал. Но по мере того, как советская власть старела и уставала, по мере исчезновения глобальных целей на первый план выходила одна забота – о стабильности, и квазифеодализм все более теснил бюрократическую систему назначений. Если раньше избрание – народом или коммунистами – было декоративным фасадом, скрывавшим назначение, то со временем и назначение стало превращаться в фасад, скрывающий совсем иные, квазифеодальные отношения. В брежневском СССР Рашидовы, Кунаевы, Алиевы, Бодюлы были скорее в вассальном, чем в бюрократическом подчинении Москве. Они были лояльны, произносили все нужные слова, платили разного рода дань, а самое главное – обеспечивали стабильность. Стремящаяся лишь к покою, Москва их не трогала, и они имели полную свободу рук в управлении своими «республиками».

 

Постсоветская власть изначально (если не считать самого раннего периода своего существования) не имела идеологических «сверхзадач» и стремилась прежде всего к самосохранению и стабильности. Поэтому квазифеодальные элементы отношений в постсоветской России с самого начала проявились очень ярко. Разумеется, власть всегда будет стремиться продемонстрировать себе и кому угодно, что она – есть, она – власть и она управляет. Люди, которые слишком долго занимают властные позиции на местах, тем более если они проявляют излишнюю самостоятельность и высказывают какие-то свои идеи, отличные от кремлевских (как тот же Аушев), могут «нарваться». Но стремление к стабильности ограничивает авторитарно-бюрократические порывы и порождает квазифеодальные тенденции, особенно в отношениях с потенциально опасными регионами и с достаточно осторожными и ловкими региональными руководителями. Если Кадыров лоялен и «держит» страшную Чечню, не все ли равно, что он делает со своими врагами на ее территории? Если в столице все спокойно (а волнения в столице – это страшнее нового восстания чеченцев), то к чему слишком интересоваться, как жена мэра попала в список Forbes?

 

Квазифеодальные отношения – естественное порождение стремления авторитарной власти к стабильности и покою. Но в них самих есть постоянная возможность дестабилизации. Эти неформальные отношения регулируются интересами и «понятиями», и регулируются плохо. Эти отношения стабильны, пока «никто не шевелится». Но вообще не шевелиться – невозможно. Невидимые границы, за которыми или стремление Кремля утвердить и показать свою власть, или стремление «феодалов» править в своих вотчинах так, как они считают нужным, периодически нарушаются, и это приводит к сопротивлению и дестабилизации.

 

 

Хрупкая стабильность

 

В квазифеодальных отношениях очень важен личный компонент, поэтому смена власти в Кремле может вести к смене власти на местах. Если новый президент вообще никого не меняет, то какой же это президент? Даже благодушный Брежнев сменил слишком уж зарвавшихся руководителей Азербайджана и Грузии, что привело лишь к созданию там фактически еще более самостоятельных режимов Алиева и Шеварднадзе. А передача власти на местах – еще большая проблема, ибо «феодалы», чувствующие, что они стареют и так или иначе им предстоит уйти, естественно, стремятся передать власть так же, как она передается в Кремле, – назначенному ими преемнику, а для Кремля допустить такую передачу власти было бы демонстрацией слабости. Отношения феодалов к своему сюзерену предполагают возможность «фронды».

 

Рахимов, Шаймиев, Лужков и другие «тяжеловесы» сейчас возражают против чрезмерной путинской централизации и призывают вернуться к выборам глав регионов – в наше время феодальная фронда может использовать только демократический язык. Это фрондирование вызвано рядом причин. И тем, что Путин действительно зашел в своем стремлении к бюрократической централизации слишком далеко и это не может не вызывать протест в национальных регионах, помнящих, что они еще недавно были «суверенными республиками». И тем, что в этих регионах стареющие руководители чувствуют приближение момента, когда власть передавать все равно придется. И неопределенной ситуацией «тандема» в Центре. И влиянием обостряющего все проблемы кризиса. Вряд ли эта фронда особенно опасна для центральной власти. Но система квазифеодализма таит в себе значительно большие опасности, чем фрондирование региональных руководителей. Эти опасности опять-таки хорошо видны из советской истории.

 

Перед самой своей смертью, как это иногда бывает, советская власть оживилась и почувствовала прилив сил. У нее снова появилась «сверхзадача» – перестройка. Появление этой «сверхзадачи» тут же привело к попытке Горбачева потеснить квазифеодализм централизацией. Он снял ряд «феодалов» и даже послал в Казахстан вместо Кунаева русского Колбина. Когда-то советская власть легко делала подобные назначения. Но это было давно. С тех пор в Казахстане и других республиках окрепло национальное самосознание, сложились свои элиты и свои системы власти. Назначение русского чужака привело к забытому сейчас, но очень важному эпизоду позднесоветской истории – алма-атинским событиям 1986 года. Колбин был отторгнут казахами. Править в Казахстане он мог бы только при помощи террора, которого ни сам Колбин, ни Горбачев отнюдь не хотели. Вскоре Колбина сменил Назарбаев. В СССР начались процессы, в конечном счете приведшие к его распаду. И хотя наиболее прочные квазифеодальные режимы в республиках и не выступали в первых рядах борьбы с Центром (эту роль выполняли спонтанные демократические и национальные движения, которых «феодалы» боялись, а у «квазифеодалов» и так всего было достаточно), особенно поддерживать его они также не собирались. Они постепенно стали осознавать, что вполне могут жить без Центра. У них в руках – уже полнота реальной власти. Королям и герцогам император не очень-то нужен. И уж совсем не нужен император, который проводит дестабилизирующие их власть реформы. СССР распался, а Назарбаев и Каримов спокойно правят и по сию пору. А Гейдар Алиев благополучно передал власть сыну.

 

Бюрократическая властная вертикаль эффективна в тоталитарном обществе, основанном на вере и терроре. Но если ни того, ни другого нет, ее эффективность ограниченна и система эта чревата дестабилизацией. Эта дестабилизация может происходить двояко. Не имеющим корней в регионах назначенцам трудно контролировать ситуацию, и они могут натолкнуться на сопротивление, как в 1986 году Колбин в Казахстане, а совсем недавно – Зязиков в Ингушетии. Но если бюрократическая вертикаль перерождается в квазифеодальные отношения, управляемость становится формальной, как это происходило в отношениях Центра и республик в позднесоветскую эпоху и как сейчас является формальным управление Чечней. Государственный организм без демократической системы обратных связей становится «хрупким» и при потрясении может распасться, как распался СССР. А ожидать, что никаких потрясений больше никогда не будет, было бы наивностью.

Об авторе: Дмитрий Ефимович Фурман - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института Европы РАН.

 

Независимая газета

Статьи по теме

Это возврат активов или сделка с ворами?

Это возврат активов или сделка с ворами?

More details
Депутат требует запретить банкам, получившим помощь из Нацфонда, выплачивать дивиденды акционерам

Депутат требует запретить банкам, получившим помощь из Нацфонда, выплачивать дивиденды акционерам

More details
Эксперты Комитета против пыток высоко оценивают усовершенствование законодательства Казахстана

Эксперты Комитета против пыток высоко оценивают усовершенствование законодательства Казахстана

More details